Я чувствовал, как тяжелая рука Оршаля легла на мое плечо. Не поворачивая головы, я кивнул.
— Давай. Сделай это.
Пока Эвельф, Аракнир и Арбассен следили за улицей, я наблюдал за работой полуночника. Благодаря стараниям Танцоров, он носил тяжелые доспехи, словно невесомую шелковую рубашку. Ониксовые искры потрескивали на стыках металлических пластин, облегчая вес брони. На левом боку мага уютно устроилась в ножнах длинная шпага.
Полуночник стоял спиной, и я мог видеть лишь его темную густую шевелюру, но мне не надо было смотреть на его лицо, чтобы понять, о чем думает Оршаль. Он готовился к встрече с магами, принадлежащими к тому же ордену, что и он сам, с людьми, которые посвятили жизнь магии и пытке. Его нервозность стала почти осязаемой еще когда мы шли на улицу Забытых мастеров.
Оршаль подошел к фреске и положил руки на стену. Меж пальцев мага билась хрупкая жизнь, жизнь двух Танцоров, распятых на его ладонях. В таверне я видел, как черный колдун, освещенный тусклым светом фонаря, оттачивает будущие импульсы, сводит и разводит пальцы, проверяя путы, удерживающие Танцоров. Малыши сопротивлялись натяжению нитей, что позволяло магу с беспощадной жестокостью рассчитать каждое свое движение.
На мгновение Оршаль застыл, прижавшись щекой к стене. Понемногу его ладони окутались искрами. Я увидел, как он медленно развел пальцы, и услышал едва различимый хруст. Руки и ноги обоих Танцоров не выдержали.
Я не сумел досмотреть зловещий спектакль до конца и отвел глаза, когда полуночник принялся тереть изуродованными телами волшебных созданий камни. От неприятного звука у меня мурашки по спине побежали, но самое плохое заключалось в том, что я невольно ощущал страдания Танцоров. Они были столь сильны, что даже Арбассен повернулся. Я видел, как мой друг закрыл глаза, словно молился за двух казненных крошек.
Голос Оршаля заставил меня вздрогнуть.
— Можно идти, — прошептал он.
Я снова остановил взгляд на фреске. Полуночник, сжав кулаки, развернулся ко мне. Меж его пальцев потрескивали икры цвета оникса.
Сестра, Аракнир и Арбассен присоседились к нам. Я первым нырнул в зачарованную картину.
Присев за колонной, я осмотрелся вокруг, чтобы убедиться, что в зале нет ни серых огров, ни жанренийских полуночников.
Лунный свет, льющийся сквозь высокие стрельчатые окна, разгонял мрак, царивший в галерее. После злополучной Ассамблеи никто не решался заходить в роскошный зал. Было видно, что его прибрали, но весьма небрежно. Трупы исчезли, однако кресла все еще валялись в полном беспорядке вокруг огромного стола из светлого дерева. Про себя я отметил следы грабежа, без сомнения, здесь похозяйничали жанренийцы. Из галереи пропали все более-менее ценные предметы, исчезли даже серебряные ветви, некогда каскадом ниспадающие с потолка и удерживающие тяжелые подсвечники. На мраморных плитах пола, на стенах и цоколях колонн чернели пятна крови, пролитой магами. Справа от меня возник Арбассен. Он тут же навел арбалет на массивные бронзовые двери, расположенные в глубине зала.
Резкий профиль с костистыми скулами, гладкий череп, острая, тщательно подстриженная бородка делали мужчину похожим на ворона. Несмотря на ту роль, что он играл рядом со мной, Арбассен прежде всего оставался цензором, магом, который однажды поклялся посвятить свою жизнь защите законов могущественной организации. Он явился сюда, чтобы вынести приговор, напомнить трем жанренийским полуночникам, что никто не смеет безнаказанно бросать вызов устоям Магической криптограммы. Его руки, затянутые в темно-синие кожаные перчатки, крепко сжимали арбалет. Танцор, примостившийся на плече Арбассена, казался таким же спокойным и уверенным, как и его хозяин.
Я коротко махнул рукой, приказывая цензору двигаться вперед. Он кивнул, и, крадучись, стал перемещаться от колонны к колонне.
Я взглянул на Аракнира, который появился слева от меня. Гном накинул черный льняной плащ, капюшон которого затенял его лицо. На высоте груди тускло поблескивало острое лезвие боевого топора. Знаком я велел гному следовать за Арбассеном. Он тотчас устремился к бронзовым дверям.
— Оршаль, теперь твоя очередь.
Полуночник уже сделал шаг, когда я внезапно схватил его за руку.
— Подожди.
— Что, что случилось?
Маг машинально отпрянул и осмотрелся вокруг.
— Нет, этого не видно. Но они повсюду. Танцоры…
Я был убежден, что и Оршаль, и даже Арбассен чувствуют то же, что и я.
Боль.
Протяжный стон, словно мячик, отскакивал от стен, метался по залу, пропитывая собой весь Квартал Тысячи Башен. Их хрипы доносились до нас в виде волн, раздирающих мозг и душу.
— Я знаю, что это, — процедил Оршаль. — Иди вперед и постарайся не слушать.
Он хотел успокоить меня, но я видел страх, застывший на его физиономии.
— Что происходит? — спросила Эвельф.
Моя сестра никогда не соприкасалась с магией Танцоров и, следовательно, не могла слышать их криков.
— Ничего. Иди за мной.
Но Эвельф и не подумала двинуться с места.
— Не надо ничего от меня утаивать. — В ее взгляде промелькнул вызов. — Я видела лицо Оршаля. Что происходит? Отвечай.
Я увидел, что ее плечи, прикрытые тканью темно-синего платья, дрожали. Ясные глаза Эвельф смотрели прямо на меня. За спиной сестры притаился лук, размером почти в ее рост. Я допустил грубейшую ошибку: непонятно с чего решил, что мы поменялись ролями, и я стал старшим братом высокородной госпожи Эвельф. А ведь она всегда не любила, когда мужчины, сраженные совершенной красотой, пытались защитить ее. Впервые я отметил ту гордость, которая всегда читалась на ее благородном лице. И пусть она была хрупкой женщиной, то сражение, что всегда вела Эвельф, закалило ее, превратило сердце красавицы в камень. Если мне и надо было защищать сестру, то только от нее самой. Чтобы вырвать Эвельф из того одиночества, на которое мы все ее обрекли.
— Слушай внимательно. В этой галерее раздается эхо страдания. Невероятного страдания. Уж и не знаю, с чем нам придется столкнуться, но… но, без сомнения, это будет много страшнее, чем мы даже могли себе представить.
— Поняла.
— Тогда вперед.
Арбассен и Аракнир объединили свои усилия, чтобы приоткрыть тяжелые двери галереи. Они действовали так осторожно, что бронзовые створки распахнулись почти бесшумно.
Цензор заглянул в образовавшийся проем и витиевато выругался.
— Позволь мне взглянуть, — попросил я, занимая место друга.
Двери открывались на улицу. Прямо за ними находилась площадка в форме полумесяца, за которой начинался длинный деревянный мост, ведущий к соседней башне. Память услужливо нарисовала следующую картину: треск моста, стонущего под тяжестью каменных горгулий, шагающих дружно в ногу. Мы покинули галерею сразу же после смерти Лерсшвена. Именно тогда я смог полюбоваться внушительным зданием, укрывавшим галерею. Это строение чем-то напоминало собор, возведенный прямо среди небес — лишь изящные опоры, теряющиеся в глубокой пропасти, поддерживали всю конструкцию.
