Инцидент потряс Октанса. Он убежал со слезами на глазах и с ожесточенным сердцем, он хотел поскорее спрятаться, очутиться подле отца, в самых удаленных и пыльных залах дворца. После этого мальчик решил молчать. Он больше не отвечал на редкие вопросы других живописцев, которые неожиданно признали гениальность старика и безуспешно пытались ему подражать. Октанс проводил ночи напролет не двигаясь — колени прижаты к груди — и представлял себе движение кисти. Его голову посещали самые странные идеи. Однажды сын живописца решил, что барсучий волос, из которого изготавливают кисти и который порой приклеивается к холсту, живет своей тайной жизнью и что скоро явится изуродованное животное, чтобы потребовать то, что принадлежит ему по праву.
В остальное время Октанс бродил по дворцу, пугая любовников, милующихся по темным закоулкам здания. Ему нравилось вгонять в краску эти задыхающиеся парочки, которых скопившаяся по углам пыль делала похожими на статуи.
Искренне смущенные и горящие желанием поскорее избавиться от противного мальчишки с неприятным взглядом, мужчины и женщины частенько бросали Октансу несколько денье, лишь бы тот ушел. Эти деньги позволяли подростку питаться самому и кормить отца: он покупал на кухне остатки роскошных яств.
Так прошли долгих два года. Октанс ухаживал за отцом до его последнего вздоха. Смерть явилась в начале зимы. Живописец ушел тихо, без лишнего шума. Подросток молил родителя о прощальном взгляде, о ласковом жесте, но старик не сводил глаз со стены, на которой висело его последнее неоконченное творение.
Октанс плакал. Эти слезы орошали черный цветок, что расцвел в сердце подростка, и название тому цветку было месть. Октанс проклинал сам дворец, проклинал правящие в нем равнодушие и косность, рабскую покорность художников, которые скакали вокруг принцев, чтобы выпросить выгодный заказ.
Он их ненавидел.
Именно с той поры Октанс начал исследовать дворец, изучать его самые дальние уголки, слоняться по этажам, роскошным апартаментам и темным коридорам, днем и ночью переполненным толпами слуг, придворных и знатных дворян.
Сначала он не знал, как взяться за дело. Он считал себя разведчиком невидимого воинства, следил за перемещениями людей, определял, где находятся потайные двери и ходы. Он хотел знать все секреты дворца, чтобы стать стражем его лабиринтов. Никто не обращал внимания на молчаливого юношу. Исключением стали несколько старых живописцев, страдающих ревматизмом, которые еще хранили смутные воспоминания об отце и сыне, бредущих бок о бок. Но куда подевался отец? Умер? Мастера не знали этого, и их поведение лишь разжигало гнев и ненависть Октанса.
И вот когда он наконец понял, что больше нет таких тайн, которые бы скрывал от него дворец, молодой человек облачился в одежды палача.
Ночью он прокрадывался к полотнам и настенным росписям придворных художников, чтобы исправить в них мельчайшие детали: рыцарь на заднем плане превращался в привидение, руки лишались пальцев, ноги покрывались отвратительными струпьями.
Старая гвардия дворцовых живописцев потеряла голову. Их постигла участь того, кого они так презирали. Хозяева сочли мастеров слишком старыми, безумными и пригласили молодых художников, способных остановить творящееся безобразие.
Октанс ликовал, он не подозревал, что неведомый дар уже изуродовал его сердце, душу и даже тело. Его глаза научились проникать в саму суть цвета, моделировать живописную форму с помощью сумеречного зрения. В тот же период юноша снова стал видеть странные пятна, которые рождались от соприкосновения праздничных нарядов придворных со стенами. Сначала Октанс мог различать только самые яркие мазки, но постепенно его талант развился, и молодой человек, осознавший и принявший свою уникальность, распознавал мельчайшие нюансы тонов.
Очень скоро стены превратились для него в декорации ожесточенных сражений. Октанс читал разноцветные следы, подобно охотнику, идущему по следу дикого зверя.
Через несколько месяцев Октанс уже был способен сказать, кто из обитателей Дворца оставил ту или иную подпись. Чаще всего он следил за женщинами, чьи платья с длинными шлейфами регулярно соприкасались с дверями. Некоторые из дам жаловались на этого худого и пугающего юношу, но дворец никогда не прислушивался к их жалобам.
Однажды осенним утром, когда Октанс разгуливал по дворцу, он понял, что его обучение закончилось. В тот день, как и в другие дни, он бродил по коридорам, не задумываясь о том, куда идет. Он читал следы, вглядывался в расположение цветных пятен на стенах. В конце концов сын живописца очутился в пустынных залах, в которых провел последние дни его отец. Октанс уже очень давно не приходил сюда, и сейчас юношу охватила небывалая грусть.
Правда обрушилась на Октанса, словно ушат холодной воды. Он остановился в некотором отдалении от полотна, чтобы лучше рассмотреть картину отца. Рама светлого дерева — четыре локтя на три — потемнела от времени. Творение мастера нисколько не походило на обычный пейзаж: разгул цветовых пятен, брошенных наугад. Во всяком случае до этого мгновения Октанс считал именно так. Но вот сейчас его глаза видели совершенно иное. Молодой человек моргнул, наклонил голову и почувствовал, как его сердце забилось с бешеной силой. В этом красочном месиве скрывалась железная логика, едва заметная, но безусловная целостность.
Отец знал. У его отца был такой же дар, как и у самого Октанса.
И так было всегда. Мастер пытался продемонстрировать сыну иную реальность. Октанс задержал взгляд на синей лазури — цвет старой баронессы де Фаньелли. Он узнал ее поступить, а затем и поступь других придворных. Пот заливал лоб, ноги стали ватными, юноша соскользнул на пол. Октанс понял, что его родитель не был ни безумцем, ни немощным стариком. Что он намеренно возвел между ними стену молчания, дабы тайно взлелеять дар сына. Ложь, необходимая для формирования его разума: мастер вынудил мальчика провести долгие годы в одиночестве, и все ради того, чтобы в один прекрасный день тот понял скрытый смысл его творения. Все картины живописца были лишь страницами в огромном учебнике, в котором он воспроизводил каждое движение каждого обитателя дворца.
Октанс поднялся и бросился бежать со всех ног. Чтобы унять боль в сердце, чтобы забыть о разочаровании. С трудом переведя дух, он рухнул в какой-то пустынной комнате, съежился в углу и, рыдая, уснул.
На рассвете Октанс в последний раз миновал порог дворца, но предварительно он предал огню все холсты отца. Он оставлял за собой старую жизнь, чтобы обрести новую на улицах большого города. Он шел весь день, ужасаясь страшному грохоту и монотонности окружающих его цветов. Когда наступила ночь, юноша радостно улыбнулся, глядя на обилие цветов: в тот день отмечали какой-то праздник. Толпа оставляла на стенах домов широкие красочные мазки, несравнимые с жалкими пятнами, украшавшими дворец. Октанс позволил себе раствориться в потоке праздных прохожих, ожидающих фейерверка.
Он навсегда запомнил тот удивительный миг — первые ракеты взвились в темное небо. Октанс задержал дыхание, а ракеты взрывались и взрывались, сотни сияющих звезд рассыпались по небосклону. Юноша запрокинул голову и пережил такие потрясающие эмоции, что горечь, еще живущая в его сердце, растворилась, исчезла без следа. Октанс упал на колени, на его лице застыл восторг. Пиротехническое неистовство потрясло молодого человека. Дрожащим голосом он спросил у ближайшего соседа, что за чудо способно подарить подобное зрелище.
