Наконец я добрался до верхнего этажа. Здесь мало что изменилось за последние полтора века. На деревянных потолочных балках и сейчас можно было прочесть вырезанные имена зодчих-гномов.
Вплоть до самого ужина, который я разделил со слугами, я усердно штудировал при свете свечи Книгу Наставников. Подобным фолиантом владел любой Странник. Во время инициации каждый ученик Школы целое лето старательно копировал бесценную Книгу, и в конечном итоге получал собственный экземпляр заповедей.
Поев и вернувшись в комнату, я сразу же решил лечь спать, чтобы с первыми лучами солнца отправиться в путь — ведь пешком до Школы можно не добраться и за три дня.
Однако отдохнуть так и не удалось. Едва я закутался в теплую волчью шкуру, служившую одеялом, как в мои «хоромы» под крышей проскользнул Фильмир, самый старый слуга манора. В высоко поднятой руке он держал масляный фонарь.
— Простите меня, мессир, — начал старик, приблизившись к кровати.
— Что случилось?
— Речь идет о вашей сестре…
— С ней что-то стряслось? — Я резко отбросил шкуру.
— Нет, вовсе нет. Но высокородная госпожа Эвельф требует, чтобы вы явились в ее покои.
— Прямо сейчас? Мы должны были встретиться завтра утром.
— Дело не терпит отлагательств, — заверил Фильмир.
Зная характер Эвельф, я и не думал возражать. Когда отец уезжал на войну, именно сестра управляла манором, что не могло не вызывать уважения всей семьи. Очарованные ее красотой и талантом наездницы, сравнимым лишь с умением кехитов — воинов-всадников с далекого Востока, за Эвельф ухаживали многие окрестные бароны. Кроме того, она великолепно управлялась с луком. Помню, еще ребенком я не раз наблюдал, как сестра выстругивает из тиса оружие, подходящее ей по росту, в то время, когда кузины учатся обращаться с прялкой…
Как бы то ни было, но позднее приглашение заинтриговало меня. Ведь мы договорились позавтракать на рассвете, непосредственно перед моим отъездом. А до тех пор она должна была посвятить себя гостям замка и поминальному пиру, который продлится большую часть ночи.
И хотя голос Фильмира звучал неуверенно, старый слуга продолжал настаивать:
— Ваше присутствие необходимо. На встречу придет и наш будущий барон.
— Мезюм… Значит, он не со своими придворными?
— Нет, мессир. Он ждет вас в покоях высокородной госпожи Эвельф.
После кончины законной супруги отец сподобился обзавестись еще одним сыном, Мезюмом. После моего отречения баронский титул наследовал именно сводный брат.
— Что ты о нем думаешь? — как бы невзначай спросил я.
Накинув поверх куртки старый плащ, доставшийся мне от мэтра-наставника, я принялся натягивать высокие сапоги.
— Он сын нашего барона, — осторожно заметил Фильмир.
— Сейчас мы наедине, ты не обязан лгать или притворяться, — добавил я.
— Мессир позволит мне быть откровенным? — с серьезной миной поинтересовался слуга.
— Разумеется. Ты видел, как он рос, и знаешь Мезюма много лучше меня.
— Когда он с полным правом начнет размахивать славным знаменем вашей семьи, я стану его преданным рабом. Но в настоящий момент он всего лишь… бастард.
— И при этом дурак, — сказал я, вставая. — Напыщенный дурак!
— Мессир, — прошептал Фильмир, — вы не должны так говорить.
— Ты видел его этим утром? — На моем лице появилась усмешка. — Как он разгуливал по двору, щеголяя роскошным нарядом, стоящим не менее ста экю. Ты полагаешь, что он знает, с какой стороны браться за меч?
— Я… я даже и не знаю, что сказать, мессир.
— Так ничего не говори, а просто отведи меня к Эвельф.
— Я так и поступлю, мессир.
И пока старик вел меня по лестнице, подняв фонарь высоко над головой, я размышлял о той любви и той тесной дружбе, что всегда связывали нас с сестрой. Именно ее знаки внимания, нежность, которую Эвельф умела искусно подчеркнуть, когда мы появлялись на людях, защищали меня лучше любого наемника-телохранителя из Лоргола. Кроме того, окружающие знали, что сестра просватана за лорда-ректора рыцарской школы в Арпене, а его воинская слава гремела не только по нашей стране, но и за ее пределами…
— Эвельф больше ничего тебе не сказала? — спросил я Фильмира, когда мы спустились к выходу из северного крыла.
— Ничего, уверяю вас, мессир. Она лишь настаивала, чтобы вы пришли… пришли, как можно скорее.
— Но, быть может, она выглядела встревоженной?
— Мессир, разве высокородная госпожа Эвельф когда-нибудь выглядит встревоженной?
— Тут ты прав, — улыбнулся я.
На этой фразе мы подошли к центральной части замка. Фильмир опустил фонарь, и теперь его свет озарял только плитки пола у нас под ногами.
— Видите ли, мессир, никто не должен узнать о вашей встрече, — сообщил мне слуга.
— Никто? Что за тайны?
Фильмир на мгновение остановился:
— О, мессир, могу ли я снова говорить откровенно?
— Конечно.
— В замке происходят странные вещи, и вы наверняка уже заметили это.
— Не бойся, говори, что у тебя на уме, — сказал я.
Он огляделся по сторонам, а затем прошептал:
— Вот уже четыре года, как вы не живете в маноре… — Фильмир нахмурился. — Ваш отец изменился. И эта смерть…
— О чем ты? — спросил я, видя, что собеседник никак не может подыскать нужных слов.
Нервничая, старик пригладил последний клок седых волос, что еще росли на его черепе.
— Это так трудно выразить, мессир, я не обучен говорить. Но я хотел бы вас предостеречь.
— И чего же я должен опасаться?
Он поднял на меня глаза и неожиданно твердым голосом произнес:
— Среди нас, я имею в виду слуг, упорно ходят слухи, что смерть вашего отца вовсе не была несчастным случаем…
— Ты отлично знаешь, что подобные слухи неизбежны.
— Знаю, мессир, знаю… И все же будьте осторожны, умоляю вас.
— Кто же так напугал тебя? Мезюм?
— Может быть, может быть… — Фильмир жестом пригласил меня следовать далее. — Эвельф вам все объяснит.
Глубоко озадаченный, я двинулся вслед за моим провожатым. Сколь велика вероятность, что отец стал жертвой заговора? До сих пор подобная мысль даже не приходила мне в голову. Неприятная, тревожная, она занимала мой ум до тех пор, пока мы не дошли до покоев Эвельф.
Облаченная в бледно-голубое шерстяное платье, сестра ждала меня в полутемной прихожей. Ее длинные темно-русые волосы покрывала вуаль цвета граната, которую удерживал золотой обруч, тонкой линией перечеркивающий лоб. Обычно бесстрастное лицо выражало сильнейшую тревогу. Аквамариновые глаза мерцали, словно водная гладь, растревоженная брошенным камнем.
