В конце концов, все складывалось не так уж и плохо. Оставались лишь ожесточившиеся ученики и их странная угроза убить меня. Но я надеялся, что Дьюрн поможет мне урегулировать эту проблему.
VII
День третий
Первое, что я увидел, проснувшись, была маска Арлекина. Присев на край кровати, он ждал, пока я встану. После чего, ни слова не говоря, трактирщик протянул мне зеркало.
— Смотрите… Ваше лицо, — выдохнул он.
Заинтригованный, я поднес зеркало к лицу.
— О, нет…
Отдельные пряди моих волос стали серыми, а некоторые — совершенно белыми. После приезда в Школу я ни разу не заглядывал в зеркало, и потому чуть не рухнул от неожиданности.
— Резонанс, — самым серьезным тоном заявил Арлекин. — Пресловутый резонанс.
— Это ничего не значит!
— О, нет! Ваше сознание настроилось на сознание деревьев, а их — на ваше.
— Это невозможно, — прошептал я. — Невозможно.
Моему потрясению не было предела. Печать сумрака свидетельствовала о том, что Ловцы Света взломали мой разум, стремясь к гармонии, которой я нисколечко не хотел.
— К чему противиться? — спросил Арлекин. — Почему вы не желаете подчиниться их влиянию?
Я проигнорировал его вопрос и принялся спешно собирать вещи.
— Агон, что вы делаете?
— Ухожу. — Я засунул в карман камзола Книгу Странника.
— Опять! — В его голосе прозвучала неприкрытая ирония.
— Мне не оставили выбора, меня вынуждают стать адептом школы.
— Вы не сможете убежать.
— А это мы еще поглядим, — пробормотал я, устремляясь в коридор.
Охваченный тревогой, я сбежал по лестнице. Стигматы Ловцов Света… Они словно чума. Болезнь поражает вас без предупреждения, она тихонечко прокрадывается в ваш мозг, и пожалуйста — вы уже ничем не отличимы от остальных учеников с кожей цвета золы. «Никогда, — думал я, выходя из пансиона, — вам никогда не удастся сделать из меня серого кардинала». Я не желал думать о последствиях бегства, не знал, каким образом покину полуостров. Я хотел одного — убежать, ускользнуть от этих ненавистных сумерек.
На улице оказалось совсем немного учеников, но все они провожали меня глазами, пока я решительно шел к дрожащей завесе, отделяющей вечные сумерки школы от яркого дневного света. Никто не преградил мне дорогу, никто и не подумал удерживать меня, помешать шагнуть на песчаную насыпь. Просто все знали, что это бессмысленно. У школы имелся надежный сторож — вожделенный рассвет, встающий над морем, нежные солнечные лучи, играющие с пенными гребнями волн. С моих губ сорвался пронзительный крик, постепенно превратившийся в тихие стоны, жалобное поскуливание. Я закрыл лицо руками, казалось, что кто-то швырнул мне в глаза пригоршню тлеющих угольев. Я бросил вещи и начал пятиться.
Позади себя я слышал шаги, ко мне приближались люди. Кто-то попытался оторвать мои руки от лица, но я отбивался, как буйно помешанный, метался по улице, пока не услышал голос Урланка, перекрывающий голоса встревоженных учеников, сгрудившихся вокруг меня.
— Агон, какое несчастье! — воскликнул учитель. — Пойдемте, оставьте нас, я сам с ним разберусь.
Он обнял меня за плечи.
— Не дергайтесь, — шептал мастер. — Я отведу вас в свой павильон.
— Мне так больно, — простонал я.
— Знаю, — признался Урланк, — но как только вам в голову могла прийти безумная идея выйти за пределы школы!
— Мои волосы, — объяснял я, пока учитель медленно вел меня по улице. — Мои волосы, Урланк. Деревья воздействуют на меня, они завладели мною.
— Нет, вы ошибаетесь, — возразил он. — Деревья никогда никем не завладевали.
Мы вошли в убежище Урланка, во всяком случае, мне хотелось на это надеяться, потому что я по-прежнему не отнимал рук от лица, боясь, что, если я это сделаю, боль убьет меня. Сейчас у меня болело все лицо, слезы струились по горящим щекам. Урланк помог мне подняться на третью галерею. Я весь дрожал, и звал то мэтра Гийома, то Эвельф. Но на мои призывы ответил лишь голос Амертины:
— Бедный мальчик…
— Этот кретин хотел уйти, — ворчливо заметил Урланк. — Ты должна позаботиться о нем.
— Все так неожиданно, — вздохнула черная фея.
Я слышал, как поскрипывают колеса ее кресла и трепещут сухонькие крылья.
— Пожалуйста, — в голосе Урланка прозвучала мольба.
Он осторожно усадил меня на стул:
— Вот так. Нет, пока не отнимайте рук от лица. Подождите здесь, я должен поговорить с Амертиной.
— Я ничего не вижу, Урланк. Совсем ничего. Светлые силы, я ослеп…
— Нет, вы не ослепнете. Но вы поставили меня в очень трудное положение.
Послышались удаляющиеся шаги мастера, кресло черной феи снова заскрипело. Они долго о чем-то шептались на незнакомом языке. Несколько раз голос Амертины срывался на крик. Очевидно, они ссорились.
Наконец Урланк вернулся ко мне.
— Все в порядке. Амертина позаботится о вас. Но мне надо уйти. Только больше не вздумайте вести себя, как идиот.
— Я пленник… Вы намерены помешать мне вернуться к Наставничеству.
— Вы несете чушь.
— Я пленник, пленник, — твердил я.
— Это не надолго, Агон, не надолго…
Мастер оружия предоставил меня заботам черной феи. Ее крошечные ручки помогли мне подняться, после чего старуха увлекла меня к ветвям деревьев, заполонившим галерею. Затем, повинуясь ее приказу, я лег на пол.
— Доверься мне, — сказала Амертина, — деревья помогут.
И тут ко мне подползли две черные ветки, ощупали грудь, ища лицо. Я хотел воспротивиться, вскочить, но ладонь Амертины легла на лоб, прижимая затылок к полу.
Когда обе ветви беспрепятственно проникли в глазницы, с моих губ сорвался дикий крик. А они погружались все глубже и глубже, трепещущие и теплые. Парализованный ужасом, я больше не шевелился, но вскоре ощутил невероятное облегчение. Огонь, пожиравший глаза, стих, словно его залили водой.
— Ну вот, все кончилось, — прошептала Амертина, поглаживая мой пылающий лоб. — А теперь спи, доверься им…
Измученное тело расслабилось, сознание затуманилось, и я провалился в сон.
Жаркое лето обрушилось на крыши Лоргола. С наступлением ночи жители города наслаждаются легким бризом, прилетевшим с моря и ласкающим разгоряченные лица. Лишь старики опасались ветра, врывающегося в дома, ведь он столько раз шептал о смерти, принося с собой отголоски хрипов и стонов. Лето обрушилось на крыши Лоргола.
Отец держит за волосы молодую женщину. Кольчужные перчатки оставляют след на нежной щеке. Она истекает кровью, но смотрит с вызовом. Ее глаза не моргая смотрят прямо на барона, и он не выдерживает.
