Следует сказать, что мы с сестрой очень похожи. Я могу похвастаться тем же цветом глаз и таким же треугольным лицом, только с более впалыми щеками. Впрочем, с недавних пор я ношу очень короткие волосы, чтобы не слышать насмешек приятелей, которые находят мои черты излишне утонченными, прямо-таки женскими.
На одно короткое мгновение я, не говоря ни слова, прижал ее к груди.
— Пойдем. — Она выскользнула из объятий и взяла меня за руку.
Подгоняемый беспокойством, я последовал за Эвельф и очутился в одной из тех небольших гостиных, которые она так любила: стены затянуты тяжелыми шелковыми гобеленами цвета охры, изобилие мебели мешает двигаться.
В комнате вместе с моим сводным братом Мезюмом находились еще двое незнакомых мужчин. Первый из них, тощий и длинный как жердь, утопал в складках широченного коричневого плаща. Он встретил меня косым взглядом и сдержанным кивком, после чего тут же потянулся к ящичку с письменными принадлежностями, примостившемуся у его ног. Второй, пониже ростом, расположился в массивном кресле, обитом красным шелком. Локти уютно покоятся на подлокотниках, руки чинно сложены на коленях. Голову неизвестного венчала маленькая металлическая шапочка, седая прямоугольная бородка служила продолжением подбородка, удлиняя лицо. По осанке сидящего и, прежде всего, по его взгляду я чуть было не решил, что передо мной — мэтр-наставник, однако затем понял, что не вижу на большом пальце его левой руки медного кольца, которое являлось отличительным знаком всех Странников.
— Мессир де Рошронд, мы ждали лишь вас. — Мужчина с письменными принадлежностями выдавил из себя дежурную улыбку.
Я небрежно махнул рукой в ответ и уселся на плетеный стул, предложенный сестрой. Кивком головы я поприветствовал Мезюма, завернувшегося в тяжелый горностаевый плащ. Мой сводный брат стоял у небольшого стрельчатого окна. В призрачном свете масляных светильников его черные глаза поблескивали, словно уголья. «Глаза ворона», — подумал я, и в это время Эвельф заговорила:
— Позволь представить тебе Пардьема. — Она указала на сидящего мужчину. — А это его помощник, эшевен Дезеад, — добавила сестра, представляя высокого, который уже разложил все письменные принадлежности.
Сейчас эшевен как раз обмакивал перо в зеленые лифанские чернила. Не поднимая глаз, он объявил:
— Пардьем и я находимся здесь по поручению вашего отца. Еще при жизни он потребовал, чтобы мы представили на ваше рассмотрение устное завещание, составленное его заботами и скрепленное печатью Серого Луча.
Я с трудом скрыл охватившее меня изумление. Словосочетание «Серый Луч» всегда было синонимом магии… Как могло случиться, что отец, не позволивший ни одному магу обосноваться в своих владениях, вдруг решил довериться заезжему колдуну? И это уж не говоря о том, что покойный барон относился с недоверием к любым формам завещания, особенно к тем, которые называли «устными». В моей памяти всплыли слова одного из мэтров-наставников. Он утверждал, что завещания подобного рода ловко узаконят вмешательство магов в дела королевства. Эшевен поднял глаза:
— Возможно, вы не знаете, что такое устное завещание? — сладким голосом осведомился он.
— Знаю, но чисто теоретически, — возразил я. — Мне никогда не доводилось присутствовать на демонстрациях подобного рода… Зато я твердо знаю: магического устного завещания надо бояться, словно чумы…
Дезеад скривил губы, в то время как Мезюм позволил себе короткий смешок.
— Я понимаю ваше недоверие, — вмешался Пардьем. — Но знайте, что ваш отец составил это завещание, будучи в здравом уме и твердой памяти. Мы здесь лишь для того, чтобы придать ему необходимую форму.
— Объяснитесь. — Наши взгляды скрестились.
— Мессир Рошронд, представьте себе это завещание в виде реки. А также вообразите подводные ключи и невидимые глазу струи, они-то и станут ответами на любые вопросы, которые вам вздумается задать. Вы можете безмятежно плыть по этой реке и позволить течению вынести вас к морю. Ничто и никто не способны заставить вас действовать. Но если уж ваш покойный отец взял на себя труд составить устное завещание, открыть свои тайны, я бы настоятельно рекомендовал вам вытащить спрятанные ответы на свет Божий. Не бойтесь, задавайте вопросы, спрашивайте, ищите беспокоящую вас истину. Храня молчание, вы рискуете пропустить нечто важное, позволить ускользнуть тому или иному распоряжению, факту, которые ваш отец предпочел передать в завуалированной форме. Речь идет об «игре вслепую», один неверный жест способен изменить ход всей жизни.
Пардьем замолчал. Я пытался найти хоть какое-то разумное объяснение разыгрывающемуся фарсу. Спрятанные ответы? В каком безумстве предлагает мне поучаствовать отец? Он умудряется преследовать меня, навязывать свою волю даже после смерти. Я поймал взгляд Эвельф. Сестра тоже выглядела обескураженной, но именно она нарушила тишину, повисшую в комнате:
— Сделайте одолжение, поторопитесь. Я отпустила Фильмира, но в конечном итоге наша тайная встреча разожжет любопытство слуг.
— Да, вы правы, — пробормотал эшевен. — Начнем…
Он обмакнул перо в чернила и торжественно провозгласил:
— И вот сейчас я приглашаю Пардьема, мага Затмения, познакомить Агона, сына барона де Рошронда, с устным завещанием последнего.
Кажется, в эту секунду Мезюм пробудился от грез и во все глаза уставился на Пардьема, который, расстегнув воротник камзола, явил взорам присутствующих повязанный вокруг шеи серый платок. Серый шейный платок — материальное воплощение Магической криптограммы. В Школе учителя не раз повторяли нам: серый платок носят маги Затмения, черный — маги Полуночи, а белый — маги Полудня. Значит, Пардьем был магом Затмения, олицетворявшего то время суток, которое нельзя назвать ни днем, ни ночью. В народе таких колдунов называли «затменниками». Худший вариант из всех возможных, утверждал один из моих преподавателей, мэтр Гийом: «Они используют магию как инструмент. Для серых колдунов магия — не самоцель. В их руках колдовство становится непредсказуемым, беспринципным. Именно поэтому большая часть фокусников — затменники. Наставничество всегда находило общий язык с представителями Полуночи и Полудня. Их поступки логичны, их поведение подчиняется определенной схеме, укладу того ордена, членами которого они являются. А орден — служит ли он добру или злу — всегда тяготеет как к определенному порядку, так и к определенным крайностям, а значит, он предсказуем. Но каждый маг Затмения — неистовый индивидуалист, и потому использует магию, как ему заблагорассудится…».
Пардьем снял шейную косынку и разложил ее на коленях. Мы услышали, как он затянул какую-то маловразумительную литанию на незнакомом, неблагозвучном языке. Что касается меня, то я попытался уследить за руками мага, порхающими в странном танце над поверхностью платка. Внезапно с кончиков его пальцев заструились крошечные искорки; потрескивая, они падали на кусок ткани, который вдруг сделался твердым и стал напоминать тонкую металлическую пластину. Колдовство в действии! Теперь по периметру пластины можно было разглядеть странные черноватые арабески. Пальцы мага застыли: арабески ожили и, извиваясь, словно червячки, устремились к центру платка. Затем, повинуясь немому приказу, они взмыли в воздух, чтобы остановиться на уровне лица Пардьема. Сейчас арабески походили на тончайшие нити, которые несколько мгновений парили в пустоте, а затем сплелись в решетчатый яйцеобразный кокон. Эта форма, внутри которой порой вспыхивала магическая искра, медленно вращалась вокруг своей оси. И вот из нее донесся голос отца, как будто бы он находился среди нас, в этой же комнате. За исключением Пардьема и его компаньона, мы все подскочили от неожиданности.
