Он смотрел в будущее и, обучая меня исполнять «Аврору», он также учил меня азам Аккордов, чтобы, покинув Школу Ловцов Света, я смог и в дальнейшем пользоваться магией музыки.
— Прежде всего, — наставлял Мелоден, — вы должны научиться проникать в мысли других людей, покидать собственную голову, чтобы путешествовать в чужих умах. Затем вы обнаружите, что каждый из нас, аккордник или ученик, инстинктивно сопротивляется любому вторжению в собственный разум. В таких ситуациях вам будет казаться, что четкий ритм ваших мелодий разбивается грубой какофонией, словно кто-то хочет помешать вам музицировать. Но постепенно, совершенствуя искусство, вы освоите технику усмирения любого постороннего шума, технику внутренней тишины. На самом деле это очень легко. Представьте себе оркестр, охваченный сумасшествием, взбесившиеся инструменты, рычащие от ярости, инструменты, которые вы должны приручить. Стоит им замолчать, и вы сможете заставить играть каждый инструмент в отдельности или даже весь оркестр целиком, но им уже будет управлять гармония. Такой оркестр — олицетворение памяти: звучит очередной инструмент, и вы слышите какое-то воспоминание, образ, особенные эмоции. Ваши возможности становятся безграничны, вы можете узнать все, что захотите, а главное, вы можете сделать с людьми все, что захотите…
Вечером пятого дня я, наверное, уже в сотый раз сыграл «Аврору». Мелоден не сделал ни единого замечания, более того, единственный зритель в пустынной таверне, он разразился аплодисментами. Лицо музыканта сияло.
— Вы ухватили ее, мой мальчик! Нам надо проработать еще несколько ничтожно малых деталей, и вы будете готовы.
— Вы в этом уверены?
— Абсолютно. — Затем он очень серьезно добавил: — Деревья не увидят вас, обещаю. Если вы только сыграете эту мелодию так же, как сейчас. Нет, они ослепнут…
Он провел ладонью по лицу, опустил голову и тяжело вздохнул:
— Теперь я намерен с вами проститься.
— Проститься?
— Я поклялся, что проведу свою последнюю ночь в обществе Изендры.
— Вы можете… привести ее сюда?
— Да, видите, насколько велика власть Аккордов.
— Но, — мне в голову пришла неожиданная мысль, — почему последнюю ночь? Ведь здесь вам нечего бояться. Я уйду отсюда один… а вы, вы останетесь с нею.
— Даже если мое сознание останется здесь, это ничего не изменит. Болезнь все равно убьет тело. Умрет тело — умрет и разум. Хотя, Ловцы Света уничтожат меня много раньше. Не останавливайтесь, мальчик мой. Теперь вы можете репетировать в одиночестве.
— Я не намерен спокойно смотреть, как вы гибнете! — Сама мысль, что я потеряю только что обретенного учителя, вызывала бурный протест, заставляла сердце болезненно сжиматься.
Я не желал жертвовать этими дружескими отношениями, зародившимися вдали от реального мира. Аккордник виделся мне не только одаренным музыкантом, терпеливым наставником, но, прежде всего, благородным, достойным человеком, и я искренне привязался к нему.
— А если я откажусь убить Дьюрна? — Мои слова были продиктованы отчаянием.
— В таком случае моя жертва станет бессмысленной, а все усилия пойдут насмарку. Не болезнь, разрушающая тело, а вы нанесете мне смертельный удар. Отступать уже поздно, Агон.
Он улыбнулся, и, подчиняясь внезапному порыву, я сжал его в объятиях. Вдруг тихий женский голос окликнул музыканта по имени.
— Вот и Изендра. — Мелоден отстранился. — Отнеситесь с уважением к моему последнему желанию.
Я подавился заготовленной фразой. Сокрушенно качая головой, я глазами провожал учителя, направляющегося к небольшой дверце, расположенной в дальнем углу зала. Там маячил призрачный силуэт женщины с грустным личиком. Когда дверь за аккордниками закрылась, тишина, воцарившаяся в комнате, показалась мне невыносимой, и моя рука скользнула к Тени.
— А девица красива, — сообщила рапира.
— Она мертва, это лишь видение.
— Ничего, он тоже скоро умрет. — В голосе Тени притаилось ехидство.
— Ничто не способно тебя растрогать, — вздохнул я.
— Спешу напомнить, что я — рапира. Я родилась, чтобы убивать.
Вплоть до следующего утра, до утра шестого дня, я старался сосредоточить все свое внимание на «Авроре» и не думать о Мелодене. Дверь в конце зала приоткрылась всего один раз, после того, как я взял фальшивую ноту. Приоткрылась и захлопнулась вновь.
IX
День шестой
Внезапно пол таверны задрожал, как и два дня назад, подернулся дымкой цвета оникса, задрожал и исчез.
Я очнулся в павильоне Мелодена, рядом с мастером музыки. Ветви Ловца Света обвились вокруг его ног, а некоторые из них тянулись к шее.
— Ну вот, моя история и подошла к концу. — Мелоден с трудом шевелил посиневшими губами.
Тяжело дыша, он прижимал к груди инструмент.
— Играйте, Агон, играйте! — взвыл несчастный, когда одна из веток вонзилась ему в горло. Ее товарки медленно погружались в живот музыканта.
Малейшее движение, и он умрет. Борясь с подступающей тошнотой, я схватил цистру и принялся наигрывать «Аврору».
— Скорее, они вас видят… — взмолился музыкант.
Слабое движение губ, и ветви разорвали его щеки. Пронзенный черными отростками, Мелоден резко откинул голову назад, чтобы Ловцы Света прервали мучительную агонию. Из его рта вырвался хриплый крик, лицо расслабилось, тело повисло на ветках.
Ноты звучали все громче, однако, казалось, дерево все еще видело меня. Корни и ветки оставили в покое тело Мелодена и поползли в моем направлении. Ощутив панику, я сбился с ритма раз, затем второй, и в конечном итоге мелодия смолкла. Меж тем отростки Ловца Света продвинулись уже на три локтя.
Сжав зубы, сведя брови, залитые потом, струящимся со лба, я закрыл глаза. Я знал, что другого шанса у меня не будет. «Аврора» должна зазвучать сейчас или никогда. Я глубоко вздохнул и снова взялся за цистру. Набирая силу, волшебная мелодия заструилась по комнате, паника на цыпочках отступила. Я открыл глаза. Ветви и корни укорачивались, втягивались в ствол.
— Они тебя не видят, вперед, Агон, — срывающимся шепотом подбодрил я себя.
Я откинул портьеру, закрывавшую выход, и, не прекращая играть, покинул павильон. В школе царила неописуемая паника. Ученики метались от одного павильона к другому, некоторые тащили за собой раненых товарищей, другие собирались вокруг психолунников. Последние плечом к плечу стояли в самом конце улицы, с ужасом взирая на Дерево Дьюрна, ветви которого хлестали всех подряд, словно сошли с ума. Их сухой треск только усиливал всеобщий страх. Дерево чувствовало приближение убийцы, но не видело его.
Когда я делал первые робкие шаги по улице, мне казалось, что в животе ворочается чей-то ледяной кулак. Каждый пройденный локоть приближал меня к Дьюрну, а значит, к победе. Но я упустил один немаловажный факт: «Аврора» скрывала меня от взглядов деревьев, но не от глаз учеников.
