Теперь между мной и двумя рыцарями стояли многочисленные горгульи.
— Убейте этих двоих, но пощадите его. — Я ткнул пальцем в Мезюма.
Эвельф отвернулась, плотнее прижавшись к моему плечу.
— Так надо. Ради королевства.
После полудня я обратился к людям Рошронда. Мой голос, усиленный магией Оршаля, звучал по всей поляне, опоясывающей замок. В полной тишине эти гордые люди, мужчины и женщины, собравшиеся со всех областей баронства, внимательно слушали меня. Я рассказал им о заговоре, который задумал сводный брат, поведал о тех обстоятельствах, что привели меня в Рошронд, о Школе Ловцов Света. Конечно, я не стал углубляться в детали, но я доверил им самое важное: свою мечту, искреннюю и безоглядную мечту, которая управляла всеми моими поступками, ставила во главе этих людей, заставляла унаследовать баронство Рошронд. Мечта выкинуть жанренийцев из нашей страны, отбросить их к горячим пескам пустыни Кех.
Присутствие полуночников воодушевило собравшихся. Да, эти люди боялись магии, но они понимали, что она необходима, чтобы противостоять тому колдовству, которое использовал Амрон, вторгшийся со своей армией в Ургеман. Они видели горгулий, они знали, что я не переношу дневного света, но это не имело никакого значения. Они нуждались в правителе, который поведет их к победе. А после предательства Мезюма я оказался единственным законным наследником славного барона де Рошронда, чье имя стало олицетворением воинской доблести.
Я также сообщил этим людям о том решении, которое мы приняли чуть раньше вместе с Оршалем, Эвельф и многими рыцарями баронства. Мы намеревались покинуть родовой замок и выдвинуться на запад, к болотам, окаймлявшим оконечность полуострова. Этот район снискал себе славу священного места, которым не мог завладеть ни один враг. Некогда литургийцы воздвигли там величественные храмы, надеясь обратить Ургеман в свою веру, но Рошронд сбросил святош в море. Мы превратим это место в крепость, в неприступную твердыню, которая окажется не по зубам Амроду. Сейчас же нам надо было объединить наши силы и ждать, пока остальные бароны королевства не осознают всю важность происходящего и не примут нашу сторону.
Новость вызвала бурю эмоций. Некоторые полагали, что болота станут нашей могилой — неприятелю даже не придется сражаться, болезни и голод сделают за них всю работу. Но другие, и это была большая часть собравшихся, сочли, что выбор верен, даже если он потребует огромных жертв.
Мы тут же отрядили конных гонцов, чтобы они разнесли эту новость по всему баронству. Толпа рассеялась, люди начали готовиться к отъезду, назначенному на следующий день.
Остаток дня я провел с Эвельф. Она рассказала, как Мезюм потихоньку лишил ее власти, как он мучил ее, чтобы сестра одобрила все принятые им решения и позволила управлять баронством по своему усмотрению. Лишь вмешательство Тени положило конец правлению нашего братца. Теперь он превратился в полного идиота и был заключен в темницу замка.
Эвельф была потрясена, когда узнала, что в смерти Фильмира виноваты затменники, благодаря Серым тетрадям узнавшие, что старик всегда оставался преданным адептом Школы Ловцов Света. Она внимательно слушала мой рассказ, порой прерывая его вопросами, которые не смогла задать в письме. Я потребовал, чтобы нас не беспокоили, но этот приказ не распространялся на Амертину, и ближе к вечеру черная фея присоединилась к нам. Она призналась, что ощутила настоятельную потребность побеседовать со старыми камнями замка, чтобы узнать побольше о моем детстве. Через некоторое время старушка задремала в своем кресле, а Эвельф и я, сидя у камина, продолжали шептаться, как будто бы вернувшись в прошлое.
III
Этой безлунной ночью на узких портовых улочках Круглого города царило странное оживление. После заутрени капелланы и викарии литургических орденов вышли из монастырей, расположенных в городской черте, и влились в переплетение улиц. В ту ночь ни один грабитель не осмелился напасть на этих преисполненных решимости людей, объединявшихся в группы и спешащих к семи портам Круглого города. Однако ничто не отличало это ночное шествие от тех процессий, которые местные жители привыкли видеть раз в год, когда литургийцы возвращались в свои провинции, дабы отдавать дань первому из них. Никто и не подозревал, что на сей раз под длинными рясами монахов скрываются шпаги и кинжалы, а грубые плащи с капюшонами прячут каски и латные доспехи. Армия вышла в поход. На подступах к портам, у спящих причалов группы становились все многочисленней и многочисленней. Были слышны лишь названия монастырей: так священники сообщали о прибытии того или иного религиозного братства.
В порту представители городской милиции и моряки перешучивались, наблюдая за спектаклем, разворачивающимся в дрожащем свете фонарей. Как обычно, капелланы принесли золото и редкие ликеры, приправленные пряностями, чтобы отблагодарить служащих порта за то, что они смотрят сквозь пальцы на всю эту суету. Так было всегда, и в портовой таможне заносилась в реестры лишь четверть судов, готовых поднять якоря. Литургические провинции не желали, чтобы кто-либо знал о числе их приверженцев. Да, так было всегда, но между тем в ту ночь от портовых чиновников требовались особые услуги. Хищные суда литургийцев принимали на борт вооруженных людей, несколько тысяч солдат, которые уже через несколько дней ступят на берег Ургемана, и никто не должен был об этом узнать.
Викарии погрузились первыми и тотчас спустились в трюмы, чтобы ускользнуть от любопытных взглядов. Каждый занял отведенное ему место — Литург предусмотрел все детали отплытия. Менее чем за час три тысячи викариев, из которых складывалась армия литургийцев, исчезли в трюмах. За ними пошли капелланы. Эти разместились на палубах: худые, неловкие, они должны были изображать безобидную толпу верующих на тот случай, если флотилия столкнется с каким-либо чужим кораблем. Верховный Литург повелел капелланам облачиться лишь в легкие рясы, чтобы были видны изможденные тела священников.
Сам он внимательно следил за погрузкой войск, стоя на корме флагманского фрегата. Убаюканный тихим шуршанием ряс, Литург словно загипнотизированный любовался этими тщательно отобранными фанатиками, которые обрушатся на баронство Рошронд. Конечно, не обойдется без жертв, многие капелланы погибнут, но Крестовому походу не нужны слабаки. Колокола монастыря Артуа оповестили флот, что последний отряд капелланов покинул обитель. Менее чем через полчаса Литург приказал поднимать паруса.
Один за другим тридцать два фрегата, весь литургийский флот, покинули Круглый город и вышли в открытое море. Несколько позже, когда забрезжил рассвет и город почти исчез за горизонтом, корабли снова опустили паруса. Многие из священников решили, что они ждут парусник, который доставит на борт флагманского фрегата несколько высших должностных лиц Литургических провинций. Другие утверждали, что Верховный Литург покинет судно, чтобы отправиться в некое тайное и священное место.
Что касается самого Литурга, то он не отрываясь смотрел на запад, откуда должно было появиться грозное оружие, которое обеспечит ему победу. Правитель расположил корабли овалом, так чтобы разместить вновь прибывших в центре флотилии.
