Он мне его рисует на клочке бумаги, а я говорю, что и так знаю и что это действительно очень привлекательный рисунок. Вот его описание – это оно отвратительно.
Макс грустно смотрит на меня и качает головой.
Мы проходим по деревне Ханзир и слышим такой разговор:
«Кто это?»
«Это те иностранцы, которые копают».
Старый джентльмен серьезно нас рассматривает.
«Как они прекрасны, – вздыхает он. – Они набиты деньгами!»
Старая женщина кидается к Максу.
«Хвайя! Сжалься, вступись за моего сына. Они увезли его в Дамаск – в тюрьму. Он хороший человек, он ничего не сделал – совсем ничего, клянусь!»
«Тогда почему же его забрали в тюрьму?»
«Ни за что. Это несправедливость. Спаси его для меня».
«Но что он сделал, матушка?»
«Ничего, клянусь перед Богом, перед Богом, это правда! Он ничего не сделал, только убил человека!»
* * *
У нас новая забота. Несколько человек из Джераблуса заболели. Они в палатках у Чагар Базара. Трое слегли, и возникают сложности, так как остальные отказываются подходить к ним. Отказываются принести им еду и воду.
Это стремление избегать больных очень странно. Но, в конце концов, все кажется странным в этом обществе, где ценность человеческой жизни не считается важной.
«Они будут голодать, если не принести им еды», – говорит Макс.
Их сотоварищи рабочие пожимают плечами.
«Inshallah, если такова воля Божья».
Формены, хотя и неохотно, доказывают свою причастность к цивилизации и с некоторым неудовольствием, но оказывают помощь. Макс осторожно поднимает вопрос о больнице. Он может договориться с французскими властями, чтобы те два человека, что больны серьезно, были бы взяты в больницу.
Йахйа и Алави с сомнением качают головами. Попасть в больницу будет позором, потому что в больнице происходят позорные вещи. Смерть всегда лучше, чем позор.
Я начинаю в смятении думать о неверных диагнозах, о пренебрежении к больным.
«Что же это за позорные вещи, которые происходят там?» – спрашиваю я.
Макс углубляется в этот вопрос. Затем после длинной серии вопросов и ответов, которые я перестаю понимать, он поворачивается ко мне и объясняет.
Одного человека взяли в больницу и там ему поставили клизму.
«Да», – говорю я, ожидая продолжения истории.
Макс говорит, что это все.
«Ну и что, он умер?»
«Нет, но он бы предпочел умереть».
«Что?» – восклицаю я, не веря.
Макс говорит, что именно так. Этот человек вернулся в свою деревню, затаив глубокую и горькую обиду. Такое унижение слишком глубоко! Смерть была бы предпочтительнее.
При том, как мы свыклись с нашими западными представлениями о ценности жизни, нам трудно приспособиться к другой шкале ценностей. И тем не менее для восточного сознания все это достаточно просто. Смерть неизбежно придет – она так же неизбежна, как рождение; придет ли она рано или поздно – на это исключительно воля Аллаха. И эта вера, это восприятие освобождает от того, что стало проклятием нашего нынешнего мира – от беспокойства. Они, может быть, не свободны от нужды, но они определенно свободны от страха. И досуг – это благословенное естественное состояние, работа – это противоестественная необходимость.
Я вспоминаю старого нищего, которого мы встретили в Персии. У него была белая борода и полный достоинства вид. Невзирая на протянутую руку, его слова звучали гордо.
«Дай мне от безмерной щедрости твоей, о Принц, немного. Мне хотелось бы, чтобы я мог избежать смерти».
Проблема двоих больных становится более острой. Макс едет в Камышлы и излагает свои заботы французскому коменданту. Эти офицеры всегда очень любезны и готовы оказать помощь. Макса знакомят с французским военным доктором, и тот едет с Максом на раскопки и осматривает пациентов.
Он подтверждает наши опасения, что люди действительно очень серьезно больны. Один из них, говорит он, видимо, уже был в очень плохом состоянии, когда появился у нас, и уже тогда не могло быть особых надежд на его выздоровление. Он советует, чтобы обоих больных поместили в больницу. Больных уговаривают согласиться и немедленно увозят в больницу.
Французский доктор также очень любезно оставляет нам какое-то действительно мощное слабительное, которое, как он уверяет, и на лошадь подействует!
Оно нам действительно необходимо, так как люди постоянно обращаются к Максу с живописным описанием запора, а обычные слабительные, похоже, не дают никакого эффекта.
* * *
Один из наших больных в больнице умер. Второй уверенно на пути к выздоровлению. Весть о смерти приходит к нам через два дня после того, как она произошла, и мы узнаем, что человек уже похоронен.
К нам приходит Алави с очень серьезным видом. Речь идет, говорит он, о нашей репутации…
Мое сердце слегка падает. Слово репутация всегда предшествует денежным тратам.
Этот человек, продолжает он, умер вдали от дома. Он похоронен здесь. В Джераблусе это вызовет большое недовольство нами.
Но не в наших силах было сделать, чтобы этот человек не умер, говорит Макс. Он уже был болен, когда пришел к нам, а мы сделали все, что могли.
Алави отмахивается от слов о смерти. Смерть это ничто. Важна не смерть этого человека. Важны похороны.
Потому что, в каком положении окажутся родственники этого человека, его семья? Он был похоронен в чужом месте. Значит, они должны покинуть дом и приехать туда, где его могила. Это позор, если человек не вернулся, чтобы быть похороненным в родном городе.
Макс говорит, что не видит, что может быть сделано теперь. Человека уже похоронили. Что советует Алави – денежный подарок горюющему семейству?
Да, это будет уместно. Но то, что Алави предлагает на самом деле, это эксгумация.
«Что? Выкопать его?»
«Да, Хвайя. Отправить тело обратно в Джераблус. Тогда все будет исполнено с должным почтением и ваша репутация не пострадает».
Макс говорит, что неуверен, можно ли это организовать. Ему кажется, что такое не реально.
В конце концов мы едем в Камышлы и консультируемся с французскими властями. Они определенно считают, что мы сошли с ума!
Вопреки ожиданиям, это утверждает Макса в его намерении. Это, соглашается он, без сомнения, глупо, но это возможно?
Доктор пожимает плечами. Ну да, это возможно! Потребуются официальные бумаги – много бумаг. «Et des timbres, beaucoup de timbres!
[49]» «Естественно! – говорит Макс. – Это неизбежно!»
