Все это вместе – сильное испытание для моих нервов. Начать с того, что температура в кухне обычно около 99о F, а для того чтобы удерживать ее хотя бы на этом уровне, отверстие, пропускающее свет, сделано очень маленьким, так что создается общий эффект духоты и полумрака. К этому добавляется дезорганизующий эффект полного доверия и почтительности, выражаемых всеми окружающими меня лицами. А этих лиц очень много, так как кроме Димитрия, его раба Ферхида и высокомерного Али наблюдать за происходящим приходят Субри, Мансур, Серкис-плотник, водовоз и любой случайный рабочий, который в этот день работает в доме. Кухня маленькая, толпа большая. Они окружают меня, восхищенными и почтительными глазами наблюдая за каждым моим движением. Я начинаю нервничать и чувствую, что наверняка у меня ничего не получится. Я роняю на пол яйцо и разбиваю. Доверие ко мне настолько велико, что не меньше минуты все думают, что это тоже часть ритуала!
Я продолжаю, мне все жарче и жарче, и я все более и более неуверенна. Сковородки непохожи ни на какие из тех, с которыми мне приходилось иметь дело; у взбивалки для яиц внезапно отцепляющаяся ручка; все, чем мне приходится пользоваться, странной формы или размера… Я беру себя в руки и в отчаянии решаю, что все равно, что бы ни получилось, я сделаю вид, что именно это я и намеревалась сделать!
В действительности результаты флуктуируют. Лимонный крем получается очень удачно; песочное печенье настолько несъедобно, что мы тайно захораниваем его; ванильное суфле, к удивлению, получается хорошо; а вот цыпленок по-мэрилендски получился (как я поняла позднее, из-за исключительной свежести и неправдоподобного возраста птицы) таким жестким, что в него просто не вонзить зубы!
Могу сказать, однако, что теперь я знаю, чему стоит обучать, а с чем лучше и не связываться. Ни одно блюдо, которое надо есть как только оно готово, не следует пытаться делать на Востоке. Омлеты, суфле, картофельные чипсы с неизбежностью будут приготовлены, по крайней мере, за час и поставлены в духовку дозревать, и никакие протесты не помогут. С другой стороны, любое блюдо, каким бы сложным оно ни было, если оно требует длительного приготовления заранее и если его можно долго держать уже готовым, получится удачно. Суфле и омлеты с сожалением вычеркиваются из списка блюд Димитрия. С другой стороны, ни один шеф-повар не смог бы так регулярно, день за днем, готовить более совершенный майонез.
Еще одно можно упомянуть, говоря о кулинарии. Это блюдо, фамильярно известное нам как «бифтек». Снова и снова, когда объявляется этот деликатес, в нас оживает надежда, надежда, обреченная смениться разочарованием каждый раз, когда перед нами ставят блюдо со скрюченными кусочками упругого, как резина, мяса.
«Оно не похоже, – говорит грустно Полковник, – даже на вкус на говядину».
И в этом, конечно, и есть истинное объяснение – у нас никогда говядины не бывает.
Торговля мясом представлена тут очень простой процедурой. Время от времени Михель отправляется на грузовике в ближайшую деревню или племя. Он возвращается, распахивает заднюю дверку Мэри, и оттуда вываливаются восемь овец!
Этих овец расходуют по одной, по мере необходимости. Ради меня издан строжайший указ, что их не следует убивать непосредственно под окнами гостиной! Я опять-таки против того, чтобы видеть, как Ферхид с длинным острым ножом в руках приближается к курицам.
На эту излишную щепетильность Хатун наши слуги смотрят снисходительно, как на еще одну западную странность.
Однажды, когда мы копали около Мосула, наш старый формен подошел к Максу в большом волнении.
«Ты должен завтра свезти Хатун в Мосул. Это большое событие. Там будет повешение – повесят женщину! Твоей Хатун будет очень интересно. Она ни в коем случае не должна пропустить это!»
Моя незаинтересованность в этом зрелище (а по правде говоря, отвращение) ему совершенно непонятна.
«Но ведь это женщина, – настаивает он. – У нас очень редко вешают женщин. Это курдская женщина, которая отравила трех мужей. Уж конечно, конечно же, Хатун не захочет пропустить такое!»
Своим твердым отказом присутствовать я сильно уронила себя в его глазах. Он с грустью покинул нас, чтобы насладиться повешением самому.
Даже по другим поводам неожиданная щепетильность находит на людей. Мы были совершенно равнодушны к судьбе куриц и индюков (противные болбочащие создания), но однажды мы купили прекрасного жирного гуся. К сожалению, это оказался компанейский гусь. Он явно жил в своей деревне как один из членов семьи. В первый же вечер он предпринял решительную попытку выкупаться в ванне вместе с Максом. Он вечно распахивал двери и с надеждой совал в комнату клюв с видом: «Мне одному скучно». Проходили дни, и мы впали в отчаяние. Никто не мог решиться приказать убить гуся.
В конце концов повар взял это на себя. Гусь был должным образом сервирован, нафаршированный по местной традиции. Он выглядел и пахнул просто восхитительно. Увы, никому из нас кусок не лез в горло. Это был самый печальный наш обед.
Бампс однажды опозорился тут, когда Димитрий гордо сервировал целого ягненка – с головой, ножками и всем прочим. Бампс только глянул и вылетел вон из комнаты.
Но вернемся к проблеме «бифтека».
После того как овца убита и расчленена, ее подают в следующем порядке: лопатка или какая-то такая часть, фаршированная специями и рисом и вся зашитая (великое блюдо Димитрия); затем ножки; затем блюдо того, что в прошлую войну называлось «съедобные внутренности»; затем что-то вроде тушеного мяса с рисом; и наконец, последние бесславные части овцы, отвергнутые как недостойные быть включенными в лучшие блюда, упорно и долго прожаренные, так что они сильно уменьшились в размере и по консистенции стали совершенно как подметка – блюдо, известное как «бифтек»!
* * *
Работа на раскопе шла хорошо – вся нижняя половина оказалась доисторической. В одной части городища мы копали «глубокий разрез» – от верха до материка. Это дало нам пятнадцать слоев последовательных поселений. Из них десять нижних были доисторическими. После 1500 г. до н. э. городище было покинуто, предположительно, из-за начавшейся эрозии, и последующие слои не были четкими. Как всегда, попадаются римские и исламские погребения, но они, несомненно, интрузивные. Мы всегда для рабочих называем их римскими, чтобы не пробуждать мусульманскую обидчивость, но сами рабочие – народ непочтительный. «Это мы твоего деда выкапываем, Абдул!» «Нет, это твой, Дауд!» Они смеются и шутят совершенно свободно!
Мы нашли много интересных резных амулетов в виде животных, все хорошо известного типа, но вот теперь внезапно начали появляться совершенно необычные фигурки. Маленький черненый медведь, голова льва и, наконец, странная примитивная человеческая фигурка. У Макса уже были подозрения, но эта человеческая фигурка – это уже слишком. Кто-то у нас изготовляет подделки.
«И делает он это очень ловко, между прочим, – говорит Макс, с одобрением глядя на медведя, которого он вертит в руке. – Очень хорошая работа».
Начинается детективная работа. Эти предметы обнаруживаются в одном углу раскопа, и обычно их находит кто-нибудь из двух братьев. Эти рабочие приходят из деревни в десяти километрах от раскопок. Однажды в совершенно другой части раскопа обнаруживается подозрительного вида «ложка» из битума. Она «найдена» человеком из той же деревни. Как обычно, назначен бакшиш и не сказано ни слова.
