«Эти парни, похоже, совсем не беспокоятся за свои жизни. Они на редкость бесчувственны. Сегодня утром во время работы они смеялись по поводу этих смертей и изображали, как это было!»
Макс говорит, что здесь смерть действительно не очень важна.
Свисток формена объявляет Fidos, люди сбегают с городища и поют: «Юсуф Дауд был с нами вчера – сегодня он мертв! Больше ему не набивать себе брюхо. Ха, ха, ха!»
Гилфорд глубоко шокирован.
Глава 12
АЙН-ЭЛЬ-АРУС
Переселение из Брака на Белих.
В последний вечер мы идем на берег Джаг-джага и чувствуем легкую грусть. Постепенно я очень привязалась к Джаг-джагу, этому узкому потоку глинистой коричневой воды.
И все же Брак никогда не владел моими чувствами так, как Чагар. Деревня у Брака печальная, полупокинутая, разваливающаяся, а армяне в своей поношенной европейской одежде не вписываются в окружающую природу. Они сердито повышают голоса, и в них нет буйной радости жизни, свойственной курдам и арабам. Мне не хватает курдских женщин, гуляющих по пустыне, – этих огромных ярких цветов, с их белозубыми улыбками и веселыми лицами и их гордой, красивой манерой держаться.
Мы наняли ветхий грузовик, чтобы перевезти ту мебель, которая нам понадобится. Этот грузовик принадлежит к числу тех, где все нужно привязывать веревками. По моим представлениям, к тому времени, когда мы доберемся до Рас-эль-Айна, отвалится почти все.
Все погружено, и наконец мы пускаемся в путь: Макс, Гилфорд и я в Мэри, а Михель и слуги в Пуалу, вместе с Хайю.
На полдороге к Рас-эль-Айну мы останавливаемся для пикника-ленча и обнаруживаем, что Субри и Димитрий хохочут во все горло: «Хайю, – говорят они, – рвало всю дорогу, а Субри поддерживал ей голову!» Внутренний вид Пуалу красноречиво подтверждает их рассказ! Как удачно, думаю я, что им это кажется смешным.
У Хайю впервые за то время, что я ее знаю, вид побежденной. «Я могу противостоять, – кажется, говорит она, – враждебному к собакам миру, ненависти мусульман, попытке утопить меня, полуголодному существованию, ударам, пинкам, камням. Я не боюсь ничего. Я дружелюбна со всеми, но не люблю никого. Но что это за новая странная напасть, которая отнимает у меня все мое самоуважение?» Взгляд ее янтарных глаз грустно скользит от одного из нас к другому. Ее вера в свою способность противостоять худшему, на что способен мир, разбита.
К счастью, через пять минут Хайю снова становится сама собой и поглощает огромные куски из ленча Субри и Димитрия. Я спрашиваю, разумно ли это, обращая их внимание на то, что путешествие на машине скоро возобновится.
«Ха! – кричит Субри. – Тогда Хайю будет рвать еще больше!»
Ну, если это их развлекает…
* * *
Мы подъезжаем к нашему дому вскоре после полудня. Дом стоит на одной из главных улиц телля Абьяда. Это почти городское жилище. То, что менеджер банка называет construction en pierre
[96]. Вдоль всей улицы стоят деревья, их листья сейчас сверкают красками Сени. Дом, увы, очень сырой, так как он расположен ниже уровня улицы, а в этой деревне всюду бегут потоки воды. Утром ваше верхнее одеяло совершенно мокрое, а все, к чему прикоснешься, влажное и липкое на ощупь. Я так закоченеваю, что едва могу двигаться.
За домом есть милый маленький садик, и этот дом гораздо более цивилизованный, чем все то, в чем мы жили уже долгое время.
Когда приезжает грузовик, обнаруживается, что мы утратили три стула, стол и мое сиденье для уборной!
Гораздо меньше, чем я думала!
Сам телль Джидл расположен около большой заводи лазурно-голубой воды, образованной ручьем, впадающим в Белих. Вокруг заводи деревья, место действительно прелестно, и согласно традиции – это место встречи Исаака и Ревекки. Все это очень отличается от того, где мы были раньше. Тут есть прелестное, но печальное очарование, но нет нетронутой свежести Чагара и волнистой степи вокруг него.
Тут чувствуется процветание. По улицам ходят хорошо одетые армяне и другой народ, есть дома и сады.
* * *
Через неделю после нашего приезда нас опозорила Хайю. Все псы Айн-эль-Аруса приходят ухаживать за ней, а так как ни одна из дверей толком не закрывается, то нет возможности ни удержать их снаружи, ни запереть ее внутри! Вой, лай, драки! Хайю, задумчивая янтарноокая красавица, делает все, чтобы поощрять этот пандемониум!
Происходят сцены, совершенно как в старомодной пантомиме, где демоны выскакивают из окон и люков. Мы сидим за ужином, как вдруг распахивается окно и большой пес впрыгивает в комнату, за ним прыгает еще один, он гонется за первым – трах! Дверь спальни распахивается и появляется еще один пес. Все трое дико носятся вокруг стола, ударяются о дверь комнаты Гилфорда, распахивают ее и исчезают, с тем, чтобы как по волшебству появиться из дверей кухни, а вслед за ними вылетает сковородка, пущенная им вдогонку рукой Субри.
Гилфорд проводит бессонную ночь. Псы врываются к нему в дверь, затем прыгают через его кровать и выскакивают в окно. Время от времени Гилфорд встает и кидает в них разными предметами. Вой, тявканье и вообще собачьи сатурналии!
Сама Хайю, как оказывается, сноб. Она благоволит к единственному в Айн-эль-Арусе псу, который ходит в ошейнике! «Вот, – кажется, говорит она, – настоящий класс!» Это большой черный пес с курносым носом и огромным хвостом, как у лошади из похоронной процессии.
* * *
Субри после нескольких бессонных из-за зубной боли ночей просит отпуск, чтобы съездить на поезде в Алеппо и сходить к зубному врачу. Он возвращается через два дня сияя.
Его отчет о событиях таков:
«Я иду к врачу. Я сажусь в кресло. Я показываю ему зуб. Да, говорит он, его нужно удалить. Сколько, говорю я. Двадцать франков, говорит он. Это нелепо, говорю я и ухожу из его дома. Я снова прихожу к вечеру. Сколько? Восемнадцать франков. Я снова говорю, нелепо. Все это время боль усиливается, но нельзя же позволять себя грабить. Я прихожу на следующее утро. Сколько? Все еще восемнадцать франков. Снова днем. Восемнадцать франков. Он думает, что боль меня победит, но я продолжаю торговаться! И под конец, Хвайя, я победил».
«Он сбавил цену?»
Субри качает головой.
«Нет, он никак не сбавлял, но я очень хорошо сторговался. Ладно, говорю я. Восемнадцать франков. Но за это ты должен удалить не один зуб, а четыре!»
Субри со вкусом хохочет, так что видны несколько дыр от зубов. «Но другие зубы болели?»
«Нет, конечно, нет. Но когда-нибудь они бы начали. Теперь они на могут. Их удалили, и за цену одного».
Михель, который слушал, стоя в дверях, теперь одобрительно кивает головой. «Beaucoup economia»
[97], – говорит он.
