Продвижение водопровода на Восток полно неприятных неожиданностей. Как часто из холодного крана идет горячая вода, а из горячего холодная! И как хорошо я запомнила ванну в одной только что заново оборудованной «западной» ванной комнате, где устрашающая система снабжения горячей водой выдавала кипяток в огромных количествах, холодной воды не было совсем, горячий кран никак не хотел закрываться, а задвижку на двери заело!
Пока я осматриваю пуансеттии с энтузиазмом, а приспособления для умывания с отвращением, в дверь стучат. Появляется низенький, приземистый армянин. Он услужливо улыбается, открывает рот, тычет себе пальцем в глотку и произносит обнадеживающе: «Manger!
[22]».
Этим простым методом он дает понять даже самому бестолковому, что ленч подан в столовой.
Там я нахожу поджидающего меня Макса, а также нашего нового архитектора Мака, которого я пока почти не знаю. Через несколько дней мы должны отправиться в трехмесячную разведывательную экспедицию, чтобы обследовать местность в поисках подходящих площадок для раскопок. С нами в качестве гида, философа и друга должен поехать Хамуди, в течение многих лет неизменный формен на Уре, старый друг моего мужа, решивший эти осенние месяцы между сезонами провести с нами.
Мак встает и вежливо приветствует меня. Мы садимся и принимаемся за очень неплохую, хотя и несколько излишне жирную еду. Я делаю несколько попыток приветливо заговорить с Маком, он эти попытки очень эффективно пресекает, отвечая: «О, да?», «Правда?», «Неужели?». Я чувствую себя несколько обескураженно. Во мне растет неприятное убеждение, что этот наш молодой архитектор окажется одним из тех людей, которым удается время от времени пробудить мою застенчивость и довести меня до состояния полного идиотизма. Слава богу, давно остались позади те дни, когда я стеснялась всех. Вместе со средним возрастом я обрела уравновешенность и умение держаться. Время от времени я поздравляю себя с тем, что эта моя дурь прошла и с ней покончено. «Я преодолела ее!» – говорю я себе радостно. Но стоит только мне так подумать, как тотчас же кто-нибудь самый неожиданный снова доводит меня до нервного слабоумия.
Бесполезно говорить себе, что, возможно, молодой Мак тоже застенчив и что именно из-за своей собственной застенчивости он окружает себя защитным панцирем. Факт остается фактом – под влиянием его снисходительной холодной манеры, его вежливо приподнятых бровей, его подчеркнуто-вежливого внимания к моим словам, про которые я и сама знаю, что их и слушать-то не стоит, я на глазах увядаю и начинаю нести, как я и сама вижу, уже полную чепуху. К концу ленча Мак делает мне порицание. «Но ведь наверняка, – говорит он мягко в ответ на мое отчаянное утверждение о валторне, – это не так?»
Он, конечно, совершенно прав. Это не так.
После ленча Макс спрашивает, что я думаю о Маке. Я осторожно замечаю, что, по-моему, он не очень разговорчив. Это же, говорит Макс, великолепно. Я себе не представляю, говорит он, что такое – оказаться в пустыне с человеком, который ни на минуту не перестает болтать! «Я его и выбрал, потому что он мне показался молчаливым».
Я признаю, что в этом что-то есть. Макс продолжает, что, может быть, он застенчив, но скоро разговорится. «Возможно, он тебя боится», – великодушно добавляет он.
Я обдумываю эту утешительную мысль, но не чувствую себя убежденной.
Я, однако, пытаюсь применить к себе внушение.
Во-первых, говорю я себе, ты достаточно стара, чтобы быть Маку матерью. Кроме того, ты писательница – и писательница известная. В конце концов, один из твоих персонажей был использован как ключ в кроссворде в «Таймс» (высшая отметка славы). И более того, ты Жена Руководителя Экспедиции! Ну же! Если кто на кого и должен смотреть свысока, так это ты на молодого человека, а не он на тебя.
Позже мы собираемся идти пить чай и я захожу в комнату Мака позвать его с нами. Я намерена быть естественной и дружелюбной.
В комнате неправдоподобный порядок, а Мак сидит на сложенном пледе и пишет дневник. Он вежливо-вопросительно взглядывает на меня.
«Не хотите ли вы пойти с нами выпить чаю?»
Мак встает.
«Спасибо!»
«А потом, я думаю, вы захотите посмотреть город, – предлагаю я, – это так занятно, бродить по незнакомым местам».
Мак мягко приподнимает брови и холодно произносит: «Разве?»
Несколько утратив уверенность, я иду впереди него в холл, где Макс ждет нас. Мак в счастливом молчании поглощает в больших количествах чай и то, что подано к нему. Макс пьет и ест в настоящем времени, но его сознание пребывает где-то, грубо говоря, около 4000 г. до н. э.
Он рывком выходит из своей задумчивости, когда съеден последний кекс, и предлагает сходить посмотреть, как продвигается дело с нашим грузовиком.
Мы сразу же идем смотреть на наш грузовик – фордовское шасси, к которому приделывается местный кузов. Нам пришлось пойти на такой вариант, так как ни одного подержанного грузовика в достаточно приличном состоянии найти не удалось.
В мастерской, кажется, царит оптимизм, по принципу Inshallah, а все сооружение выглядит таким высоким и величественным, что вызывает невольные сомнения, может ли оно таким быть. Макс несколько обеспокоен отсутствием Хамуди, к этому времени он уже должен был встретиться с нами в Бейруте.
Мак отвергает мысль идти смотреть город и возвращается в свою спальню, чтобы сидеть на пледе и писать дневник. Я с любопытством пробую себе представить, что же он пишет в дневнике.
* * *
Раннее пробуждение. В пять утра дверь нашей спальни распахивается, и голос объявляет по-арабски: «Пришли ваши формены!».
Хамуди и два его сына врываются в комнату, с отличающим их пылким очарованием хватают наши руки, прижимая их себе ко лбу. «Shlon kefek?» (Как вы себя чувствуете?) «Kullish zen». (Очень хорошо.) «El hamdu lillah! El hamdu lillah!» (Мы все вместе возносим хвалу Богу!)
Стряхивая остатки сонного тумана, мы заказываем чай, а Хамуди и его сыновья удобно устраиваются на корточках на полу и продолжают обмениваться новостями с Максом. Языковой барьер исключает меня из беседы. Я уже использовала все свое знание арабского. Мне ужасно хочется спать, и я даже жалею, что семейство Хамуди не отложило свои приветствия до более удобного часа. И тем не менее я понимаю, что для них появиться таким образом – самая естественная вещь на свете.
Чай разгоняет сонный туман, а Хамуди обращается ко мне с различными замечаниями, которые Макс переводит, так же как и мои ответы. Они все трое сияют от радости, и я понимаю, до чего же они милые люди.
* * *
Приготовления теперь идут полным ходом – покупка припасов, поиски шофера и повара, визит в Service des Antiquites
[23], чудесный ленч с М-е Сейриг, директором, и его очаровательной женой. Невозможно быть к нам внимательнее, чем они, – и, между прочим, ленч изумительный.
