Если же зафиксировать взгляд не на чем (например, так бывает у горнолыжника, попавшего при спуске в густой туман), то голова может закружиться и без всяких вращательных движений; и даже для того, чтобы понять, едешь ты или уже стоишь, нужно как следует сосредоточиться. Люди, побывавшие в этой ситуации, почему-то называют свое состояние "полной астролябией" – видимо, слово красивое и приличное.
Хорошо, что бросок диска на соревнованиях длится недолго. На тренировках спортсмен совершает при разгоне диска не один оборот, а два или три: в этом случае головокружение усиливается, порой проявляется не после броска, а во время выполнения разгона, да еще начинается тошнота. Длительные же расстройства вестибулярного аппарата чреваты гораздо более серьезными последствиями. Специалисты по космической медицине, которые работали с первыми космонавтами, рассказывали, что от этого Герман Титов чуть не лишился рассудка. За 25 часов он облетел Землю 17 раз и на очередном витке вдруг увидел, что планета разваливается на куски. Причиной было именно нарушение ориентации, в нашем организме за нее отвечают прежде всего отолиты – небольшие кристаллы кальцита, расположенные во внутреннем ухе. Под действием силы тяжести они давят на соответствующие рецепторы, сообщая организму, где верх, а где низ. В невесомости этот механизм нарушен, что и приводит к столь серьезным психологическим проблемам даже у таких тренированных людей, каким был второй космонавт Земли. Впоследствии эту особенность работы вестибулярного аппарата учли при подготовке космонавтов.
Что касается дискоболов, авторы статьи дают такое объяснение. В мозге сходится несколько картин окружающего мира: одна создается на основе визуальной информации, другая – на информации от отолитов, третья – на данных рецепторов в конечностях и других частях тела. В частности, информация о вращении может идти от гипотетических гравицепторов, расположенных в туловище, от колебания внутренних органов. Свой вклад вносит и так называемая проприоцептическая информация – информация о взаимном расположении частей тела, которая формируется в результате обработки сигналов от туловища, бедер и нижних частей конечностей. Вот эти-то картины и не может совместить мозг дискобола, обманутый его сложными движениями.
Это исследование было отмечено Игнобелевской премией по физике за 2011 год, что надо признать совершенно справедливым, учитывая его научную новизну и огромную практическую значимость.
Феномен обжорства
Что уж тут скрывать, все мы любим хорошо и вкусно поесть. Ладно, пусть не все, но те немногочисленные страдальцы, которые не испытывают удовольствия от поглощения пищи и едят лишь для того, чтобы жить, вызывают всеобщее сочувствие и неизбывное желание положить им самый вкусный кусочек – а вдруг пробьет.
Какой радостью жизни веет от описаний еды в произведениях Гоголя, Чехова, Булгакова и бесчисленного множества других отечественных и зарубежных авторов, и как это контрастирует с тягостным впечатлением от бытия разного рода угодников, которое совершенно справедливо называется умерщвлением плоти! Церковь неслучайно относит чревоугодие к смертным грехам, другие меры здесь не действуют.
А что говорит на этот счет наука? К сожалению, ученые сосредоточили свои усилия на выработке научно обоснованных рекомендаций по здоровому питанию, на составлении различного рода диет, оставляя практически без внимания принципиальные вопросы: от чего зависит, сколько пищи может съесть человек, и каковы возможности человека по поглощению пищи?
Один из немногих примеров исследования феномена обжорства приведен в монографии Шарля де Костера. Эксперимент был проведен фламандским исследователем Ламме Гудзаком из группы Тиля Уленшпигеля. Объектом изучения служил католический монах, для которого разработали специальный режим питания, ведущий, по гипотезе народных ученых, к образованию семи прозрачных от жира подбородков. Вот описание этого исторического опыта:
"И семь раз на дню моряки и солдаты могли наблюдать, как Ламме подходит к монаху с каким-нибудь новым блюдом.
– Вот бобы с фландрским маслом. Ты когда-нибудь ел такие в монастыре? А ведь ты размордел – и то сказать: у нас на корабле не тощают. Чувствуешь, какие подушечки отросли у тебя на спине? Скоро будешь обходиться без тюфяка.
Поднося монаху другое блюдо, он говорил:
– А вот тебе koekebakk'и по-брюссельски. Во Франции они называются крепами, а эти не черные, не траурные – наоборот: белые, и хорошо подрумянились. Видишь, как с них масло капает? Вот так же из твоего пуза скоро жир потечет.
– Да я не голоден, – говорил монах.
– Ешь, ешь! – говорил Ламме. – Это ведь, ваше обжорство, не ржаные блины, а пшеничные, крупитчатые, ваше четырехподбородие! Эге-ге, да у тебя уже и пятый растет! Сердце мое радуется. Ешь!
– Оставь ты меня в покое, пузан! – говорил монах.
Ламме свирепел.
– Твоя жизнь в моих руках, – говорил он. – Неужто ты предпочитаешь веревку полной миске гренков с гороховым пюре? Я тебе сейчас принесу.
Немного погодя Ламме являлся с миской.
– Гороховое пюре любит хорошую компанию, – говорил он, – поэтому я подбавил сюда немецких knoedel'ей: это такие вкусные шарики из муки – их надо бросать живыми в кипяток; правда, для желудка они тяжелы, но зато от них жиреют. Ешь сколько влезет. Чем больше съешь, тем больше доставишь мне удовольствия. Только, пожалуйста, не делай вида, что ты сыт по горло, не отдувайся, как будто ты объелся, – знай себе ешь! Лучше есть, чем висеть на веревке, – как по-твоему? Покажи-ка ляжку! Тоже разжирела: два фута семь дюймов в обхвате! Ни с каким окороком не сравнится!
Через час он опять вырастал перед монахом.
– Вот девять голубей, – говорил он. – Этих безвредных птичек, доверчиво летавших над кораблем, убили для тебя. Не побрезгуй! Я положил внутрь кусочек масла, хлебного мякиша, тертого муската и гвоздики, истолченной в медной ступке, которая блестит, как твоя кожа. Его светлость солнце счастливо, что может отразиться в таком ясном лике, как твой, а ясен он из-за жира, из-за толстого слоя жира, коим ты всецело обязан мне.
Пятый раз Ламме приходил к монаху с waterzoey.
– Ты любишь рыбную солянку? – спрашивал он. – Море тебя и несет, море тебя и кормит – больше оно и для самого короля не в состоянии сделать. Да, да, пятый подбородок у тебя заметно растет, причем слева он у тебя прибавил больше, нежели справа. Придется подпитать обездоленную сторону – недаром Господь сказал: «Будьте справедливы ко всякому». А какая может быть справедливость, ежели жир распределяется неравномерно? На шестую трапезу я принесу тебе ракушек – этих устриц бедноты. В монастыре их готовить не умеют: прокипятят – и сейчас же начинают есть. Нет, кипячение – это только пролог. После кипячения с них нужно снять скорлупку, положить их нежные тельца в кастрюльку и долго тушить с сельдереем, мускатом и гвоздикой, а подливка должна быть такая: пиво с маслом, и к ним еще надо подать поджаренные в масле гренки. Так я эти самые ракушки для тебя и приготовил. За что дети должны всю жизнь благодарить родителей? За кров, за ласку, а главное – за пищу. Стало быть, ты должен любить меня, как своих родителей, и брюхо твое должно испытывать ко мне сыновнюю благодарность. Чего ж ты так злобно пучишь на меня свои буркалы?
