Какие-то свои наблюдения Эва обсуждала с Моникой, и обычно это случалось после занятий йогой. Эва не старалась специально наводить подругу на важную для себя тему. Просто Моника ненавидела то, что сама называла “кубинской оккупацией”, и готова была говорить об этом сколько угодно и где угодно.
– Невозможно и дальше закрывать глаза на то, какую власть получили кубинцы в Венесуэле, – с горечью жаловалась она Эве. – Трудно найти правительственную организацию, где в руководстве не было бы их советника.
Кроме того, от своих источников Эва получала информацию и о росте недовольства в армии. Венесуэльские офицеры не желали смиряться с тем, что кубинские военные с возмутительной настойчивостью внедрялись во многие гарнизоны страны.
Эва негодовала… И не знала, что делать дальше. Речь шла о вторжении мощном и неудержимом, хотя вроде бы и неявном для остального мира. Ее начальство в Лэнгли решило – и справедливо решило, – что американцы не могут ни остановить, ни повернуть вспять кубинское нашествие, поэтому сочло, что единственный практический выход в данной ситуации – по мере сил смягчать его последствия. Эва получила очередной приказ обнаружить руководителей кубинской резидентуры, установить за ними наблюдение и попытаться завербовать, сделав двойными агентами, а в случае необходимости “нейтрализовать”.
Эва очень старалась выполнить задание, но каждый день наталкивалась на новые и новые препятствия, мешавшие ей добиться успеха. В самой глубине души она уже стала подозревать, что эта задача ей не по плечу и вряд ли выполнима. Хотя это, безусловно, поставит крест на ее карьере, а может, и на жизни.
Но раз так, то почему бы ей самой не подать в отставку – и таким образом разделаться со всей этой историей? А вдруг выполнение задания для нее – лишь своего рода каприз, то есть она пытается вести сражение, победа в котором необходима ее внутреннему “я”, чтобы отличиться на фоне чиновничьей своры и ястребов-ветеранов из Вашингтона? Хотя всем им, в конце-то концов, наплевать, уйдет она или нет со своей должности, бросит или нет полученное задание и легенду, под которой работает в “Черном дереве”! А как скажется на их с Хэтчем отношениях, если исполнится единственное сейчас ее желание – бросить все и начать работать с нуля и в одиночку в любом другом уголке земного шара? Но в список вопросов, лихорадочно плясавший у Эвы в голове, вдруг прокрался еще один, и касался он ее нового знакомого. Пока она раздумывала об их с Хэтчем романе, перед глазами у нее неожиданно всплыло лицо Маурисио. А он-то тут при чем? И почему Эву так тянет к нему?
“Первое и самое главное сейчас – это твое задание”. Она вздрогнула, вспомнив правило, которое так любил повторять Оливер Уотсон. Эва задернула шторы своих мечтаний и с головой ушла в работу. На столе у нее стояла целая коробка с аудиовизуальными материалами, были здесь и записи всех передач Паркер, добытые с помощью некой журналистки, которую Эва сумела внедрить в рабочую группу Моники. Эва часами смотрела картинки и слушала магнитофонные записи, сделанные в амбулатории в Петаре, одном из самых крупных и знаменитых районов Каракаса. Чтобы понять, как на деле проводится в жизнь миссия “Внутрь квартала”, журналистка по заданию Моники беседовала с доктором Авельянедой, кубинским врачом родом из Баракоа, городка с населением меньше ста тысяч человек, расположенного в восточной части Кубы.
В течение нескольких месяцев журналистка и Моника выслушивали, как врач жалуется на свою жизнь в этом полном насилия мире, разительно отличавшемся от кубинской реальности. Судя по его рассказам, ему целыми днями приходилось извлекать пули из груди подростков, оказывать помощь изнасилованным девушкам – девочкам! – или давать транквилизаторы и снотворное матерям жертв. А еще он боролся за жизнь пациентов после передозировки очень странных и мощных наркотиков, о существовании которых раньше даже не подозревал и губительные свойства которых приводили его в растерянность, поскольку он понятия не имел, какие меры следует в таких случаях принимать.
Между тем миссия “Внутрь квартала” привлекала к себе огромное внимание, ее преподносили как важнейшее из достижений боливарианской революции, на нее тратились очень большие средства, полученные за счет роста цен на нефть. Уже открылось больше девятисот медицинских пунктов, в них работали пять тысяч медиков. В глазах бедноты это служило доказательством любви и заботы, каких люди не знали за всю историю страны, а главное – проявлением искренней и доброй воли Уго, их обожаемого президента.
А вот доктор Авельянеда чувствовал себя физически измотанным, морально подавленным и постоянно испытывал сильный страх. Он боялся, что когда-нибудь одна из шальных пуль, которые время от времени пробивали хлипкие стены его комнаты, угодит ему в голову. Он так устал телом и душой, что стал часто предаваться бредовым мечтам о свободе, о том, как он скинет свой белый халат и навсегда затеряется в Андах. А еще лучше – в Альпах. Подальше от царящей тут повсюду смерти. От тотальной бесчеловечности. Этот бред способствовал тому, что, беседуя с журналисткой, которая часто навещала его и вносила нечто человеческое в программу медицинской помощи для бедных кварталов Каракаса, он постепенно стал связывать с девушкой свои планы на будущее.
Тут начала действовать Эва. Через надежного посредника она передала журналистке инструкции: та должна поощрять ухаживания кубинца и как следует его распалить. В результате как-то вечером, во время их первого пылкого свидания, случившегося прямо в амбулатории, доктор Авельянеда решил раскрыть девушке душу и признался, что с каждым днем все больше ненавидит революцию, которой его заставили служить, не спросив согласия. Признался, что хочет уехать из этого района, и вообще из Венесуэлы, забыть про кубинскую революцию и про все, что с ней связано. Врач предложил девушке уехать вместе с ним. Журналистка отлично сыграла свою роль и дала ему понять, что согласна следовать за ним куда угодно, но в тот же вечер отдала сделанные ею магнитофонные записи Монике, а также агенту ЦРУ, который переправил Эве пакет со столь красноречивой информацией. И теперь, зная о планах Авельянеды, можно было бы использовать эту информацию, чтобы выйти на резидентуру противника.
Но судьба доказала и самой Эве, и доктору Авельянеде, что ад – это не Баракоа и не самый опасный район Каракаса. Настоящий ад начался как раз в тот миг, когда врач сделал девушке роковое признание. Недоверчивые агенты Маурисио Боско, которым было поручено наблюдать за поведением тысяч кубинских врачей, сразу заподозрили неладное, узнав о слишком близких отношениях Авельянеды с вроде бы ни в чем предосудительном не замеченной журналисткой, и установили за ним слежку. Подозрение переросло в уверенность, когда сама же Моника в порядке шутки рассказала Маурисио, что одна из ее подчиненных завела роман с кубинским врачом. И добавила: судя по всему, тот не принадлежит к числу убежденных сторонников революции и не видит смысла в своей работе здесь, в Венесуэле. А теперь он еще и безоглядно влюбился в венесуэлку. До такой степени, что предложил девушке бежать вместе с ним.
Маурисио Боско, которого доктор Авельянеда и знать не знал, с обычной своей оперативностью нажал на все рычаги. Сам лично он с собственными агентами не контактировал, а действовал через двух подручных, которым полностью доверял, – с ними он хоть и редко, но все же иногда тайно встречался. В свою очередь эти двое отдавали распоряжения одному-двум надежным лицам – и так далее. Получалась обширная сеть незнакомых между собой агентов, согласованно и точно выполняющих приказы Маурисио. На практике подобные маленькие ячейки работали очень эффективно и порой сеяли смерть, оставаясь вроде бы вполне независимыми и ничего не зная ни о других группах, ни о том, какие задания те выполняют. Главной их задачей было добывать информацию, воздействовать на тех, кто в этой стране облечен правом принимать решения, расправляться с врагами и предотвращать рискованные ситуации.
