И вот однажды, когда президентский дворец посетила группа школьников, Уго вдруг заявил:
– Симон Боливар умер в Санта-Марте вовсе не от чахотки, как вам рассказывали в школе. Это неправда.
Его слова, естественно, сильно удивили учительниц, и они даже испытали стыд перед детьми.
– Поверьте мне, дети, – продолжал президент весьма уверенным тоном, – его убили те же колумбийские олигархи, те же предатели, которые и сегодня управляют той страной. Они отравили его. И я это докажу!
Живой как никогда!
В своей телевизионной речи по случаю недавно отмечавшейся годовщины со дня смерти Освободителя президент повторил, что, по его мнению, Отец Родины умер вовсе не от чахотки. Так вот, чтобы Боливар спокойно лежал у себя в могиле, венесуэльское правительство должно выполнить свой моральный долг перед ним, поэтому Чавес приказал группе чиновников заняться расследованием истинных причин его смерти и, если нужно, даже вскрыть священный саркофаг в Национальном пантеоне и провести экспертизу останков.
После этого телевыступления Чавес созвал кабинет министров и велел отыскать в Колумбии историка Хайро Льореду, автора книги “Боливар – убит?”, и пригласить его в Каракас. Президент желал лично познакомиться с ним. Они наверняка найдут общий язык. И встреча эта состоялась в самом скором времени – всего пару дней спустя – в одном из залов президентского дворца. Историку уже перевалило за шестьдесят. Это был тощий, неуклюжий, взлохмаченный и неряшливо одетый мужчина. К тому же он страдал косоглазием, поэтому было трудно определить, куда именно он смотрит. До сих пор ни одна кафедра истории в его родной стране не воспринимала Льореду всерьез, так как, по их убеждению, профессор был слегка не в себе. Многие коллеги смеялись над ним и считали городским сумасшедшим, посвятившим всю свою жизнь культу Боливара. Однако “блажен человек, который переносит искушение, потому что, быв испытан, он получит венец жизни…”
[36]. И Льореде наконец судьба подарила шанс, которого он ждал многие годы. Он сбивчиво признался венесуэльскому президенту, что тот оказал ему огромную честь, пригласив к себе. Потом долго говорил о том, насколько недоверчивы окружающие его люди. Беззастенчиво льстил Чавесу и сравнивал с Боливаром. Однако президент перебил историка, желая побыстрее перейти к делу:
– Я хочу назначить вас секретарем президентской комиссии, которая займется прояснением обстоятельств смерти Боливара.
Льореда был изумлен до глубины души таким поворотом дела и рассыпался в благодарностях.
Так начиналось это расследование. Историк потонул в море бумаг, засев в маленьком кабинете, который ему отвели во дворце. Льореде вменялось в обязанность отыскать неопровержимые доказательства того, что политические противники Боливара, действуя заодно с правительством Соединенных Штатов, устроили заговор с целью убить Освободителя. Но каким способом это было сделано? Может, речь шла о постепенном отравлении мышьяком?
По мере того как изыскания Льореды продвигались вперед, Уго обеспечил этой теме соответствующее освещение в прессе. В своей программе “Алло, президент!” он решил поспорить с официальной исторической наукой, поставив под сомнение ее выводы. СМИ подхватили полемику. Смелость, с какой Чавес взялся переписывать историю, переходила все границы: в довершение всего он не пожелал признать даже тот факт, что Освободитель был потомком испанских завоевателей, прибывших в Венесуэлу в XVI веке. Мало того, он стал утверждать, что мать Боливара была черной рабыней.
Новая версия смерти Освободителя стала для Чавеса навязчивой идеей, он совсем перестал спать по ночам и наконец, к радости одних и к смущению других, объявил, что отдал приказ эксгумировать останки Боливара – поскольку только таким образом можно будет установить истину.
Президент с помпой прибыл к старой столичной церкви и медленно направился к саркофагу Освободителя. За ним следовали телекамеры. Его сопровождал почетный караул, наряженный в ту же парадную форму, которую носили во времена Войны за независимость. Перед могилой героя Уго застыл и долго стоял молча.
Вся страна затаив дыхание следила за церемонией, которую в обязательном порядке транслировали все радио- и телеканалы. Наконец президент заговорил, обращаясь к Венесуэле и ко всему миру. Срывающимся от неподдельного волнения голосом он объявил:
– Я пришел сюда, чтобы принести клятву, как когда-то мы поклялись не давать ни покоя, ни отдыха своей душе, пока не спасем Венесуэлу от империалистической и антиболиварианской угрозы. Точно так же я не остановлюсь, пока не докопаюсь до истины. Мы должны точно знать, как умер Отец Освободитель Симон Боливар – где, как и по какой причине. Сегодня Боливар остается живым как никогда!
Призрак в кармане
Ночи по-прежнему очень долго тянутся для Донато, любимого адъютанта Чавеса. Жить, следуя президентскому ритму, задача изнурительная, особенно в те последние недели, когда усилилась его бессонница. Донато уже несколько лет служит при Чавесе, и за это время их отношения кардинально переменились. Адъютант и сам удивляется той роли, которая теперь ему отведена: он стал не просто ближайшим помощником президента, но еще и его конфидентом. Их сближение началось после того, как Уго узнал, что Донато – ревностный последователь кубинской сантерии, афро-карибской синкретической религии, которая за последние годы распространилась и в Венесуэле. Дело в том, что Уго и сам заинтересовался сантерией еще во время первых своих визитов в Гавану вскоре после освобождения из тюрьмы “Ла Куэва”, то есть около десяти лет назад.
Как и положено посвященному, Донато, когда не находился при исполнении служебных обязанностей, одевался только в белое и носил определенного покроя головной убор, тоже белый. В свободные часы он читал литературу о религиозном мировоззрении народов йоруба, их предсказаниях, обрядовых церемониях, ритуальных практиках и энергии природы. Адъютант слепо верил, что еще до рождения человека душа уже знает, какова будет главная цель его жизни. Как ревностный адепт сантерии Хиль поклонялся четыремстам верховным божествам и во время ритуалов выражал почтение ушедшим предкам. И хотя к сантерии он примкнул всего несколько лет назад, в беседах с президентом демонстрировал настолько четкое и осознанное владение духовными основами этой религии, что Чавесу оставалось только удивляться. Вот почему адъютант превратился в самого близкого и дорогого друга президента. Однако Уго никогда не спрашивал помощника, откуда у того возник интерес к сантерии. Да это в настоящих обстоятельствах и не имело никакого значения. На самом деле Донато и сам не подозревал, что его нынешние религиозные воззрения – часть плана, разработанного опытным кубинским разведчиком, посчитавшим, что адъютант идеально подходит на роль человека, который поможет использовать в интересах Кубы пылкий мистицизм, с каким Чавес относился к Симону Боливару.
Маурисио Боско не только следил за каждым шагом тысяч кубинских врачей, учителей, тренеров и осведомителей, живших и работавших в Венесуэле по решению Фиделя Кастро. Он с самого первого дня особое внимание уделял группе кубинских бабалао, жрецов сантерии, которые явились в Венесуэлу, чтобы распространять свою веру в этой стране. Кое-кто из них вошел в ближайшее окружение президента, однако Маурисио приходилось действовать с большой осторожностью, потому что, хотя сам он и не исповедовал эту религию, привык с уважением относиться к мистической власти, которой обладают жрецы-сантеро над простыми смертными вроде него.
