— Ну говори! — сказал хозяин, предчувствуя что-то особенное. — А вы молчите, — прибавил он, видя, что Матвей и прачка хотят что-то сказать.
— Мой муж и я давно знаем, что господин управляющий недолюбливает своего брата, — начала женщина. — И прямо скажу, подчас и следила за ним. Да что тут долго говорить, под дядю Ивана подвох подведен.
— Ах ты кошелка этакая, как ты смеешь так говорить! — не утерпела Матрена.
— Так и смею, потому, значит, следует позвать городового и отправить вас обоих в часть!.. Пойдем, барин, только не на чердак, а в дровяной сарай, в который и положено белье с такими буквами. В том сарае и вещи Марии Васильевны стоят.
— А это интересно, — сказал Павел Михайлович. — Пойдемте.
Дело оказалось довольно грязненьким.
Вышло так, что Матрена по наущению управляющего и даже с его помощью взломала замок на чердаке, после чего все Матренино белье было перенесено в вышеупомянутый сарай, где хранились вещи Ивана и его жены. Поступая таким образом, Матвей думал уличить брата в краже, за что и был бы он отказан от места.
Но эта комбинация им не удалась, так как за ними неусыпно следили.
Понятно, тут произошла целая история. Оскорбленный Иван прямо отказался от места, Марья сильно плакала.
— Чего такого, а этого я не ожидал от тебя! — говорил бледный от гнева хозяин, обращаясь к Матвею. — Потрудись сдать мне все, что следует, и можешь отправляться, куда тебе угодно.
А тут еще при проверке приходно-расходных книг оказалось немало неточностей и путаницы и много не хватало полученных за квартиры денег.
Одним словом, начатая было Матвеем система расхищения хозяйского добра была предотвращена вовремя.
На другой день Матвей, не простившись даже с братом и его женой, куда-то уехал.
В это же утро Иван явился к хозяину.
На кухне его встретила Екатерина Семеновна.
— Что тебе, Иван? — спросила она.
— В деревню надо бы ехать, — сказал он, кланяясь.
— В деревню? — воскликнула барыня. — Да в уме ты, что ли? Без дворника ты нас хочешь оставить?
— Кто это? Иван? — откликнулся из внутренних комнат Павел Михайлович.
— Так точно!
— Он пришел просить расчета, — сказала Екатерина Семеновна входившему на кухню мужу.
— Зачем тебе расчет, разве гонят? — набросился он на Ивана.
— Премного вам благодарен, Павел Михайлович, за всю вашу к нам доброту, но опосля всего того, что случилось, я оставаться у вас не могу.
— Почему?
— После того как вы изволили уволить моего брата, некоторые начали говорить, будто я нарочно сжил его, чтобы поступить на его место. Видит Бог, что у меня и в мыслях подобного не было. Обидно, знаете, мне стало, я и решил домой ехать. Да и то сказать, Павел Михайлович, недолго меня тянуло в Питер, потому что хозяйство у нас хорошее, жили не бедно, а тут брат в соблазн, приезжай, мол, ты мне очень нужен.
— И нам ты очень нужен, — сказал Бухтояров. — Доживи до весны, а там, пожалуй, и в деревню отпущу на лето, погостишь там, и опять ко мне.
— Благодарим покорно.
— Ну вот, становись на место управляющего.
Иван отступил даже назад.
— Увольте, — взмолился он, — оставьте меня тем же дворником.
— Ну да полно! Жалованье положу хорошее, доволен будешь.
— Простите, не могу, что хотите делайте со мною! А насчет жалованья я и не спрашиваю, пускай будет как прежде.
— Ну ладно, — согласился хозяин. — Останемся пока без управляющего, но смотри, тебе же трудно будет.
— Коли будет трудно, то я еще помощника достану и справимся.
И Иван Демьяныч с женой остались.
О, если бы они знали, что ожидало их впереди, то они бы уехали в свое спокойное Подозерье, а Бухтояровы не стали бы их отговаривать.
Дело в том, что в квартире № 36 произошла значительная перемена. Проживающий там одинокий жилец, Григорий Михайлович Ковалев, оказался вдруг не одиноким.
Давно уже было всем известно, что к Григорию Михайловичу едет из провинции его брат с женой, которая, в свою очередь, везет своего брата.
Для придания квартире настоящего семейного вида Ковалев вздумал устроить в ней капитальную переделку.
Для этого понадобились столяры, обойщики, маляры и другие мастера такого дела.
Ковалев разошелся вовсю, и тут только обитатели дома Бухтояровых заметили, насколько этот господин оказался с крупными средствами, чем невольно возбудил к себе уважение.
Все эти мастера приходили в квартиру Ковалева, стучали там, гремели, мазали, красили и опять уходили, так что никто и не заметил, как между ними проскользнул известный читателю Ланцов.
Переделка эта тянулась недели с три, и не прошло по окончании ее двух-трех дней, как Ковалев поехал на Николаевский вокзал встречать своих дорогих родственников.
Это происходило еще задолго до падения могущественного и грозного в то время управляющего Матвея Дементьева.
К полудню приехал и Ковалев с новоприбывшими.
Это были два изящных господина и полная красивая дама средних лет. Они имели такую располагающую к себе наружность, что Иван и его подручные вертелись перед ними, перетаскивая их чемоданы, саквояжи и другой багаж.
Когда на другой день после их приезда младший дворник Фома понес в участок их паспорта, то приезжие оказались следующими лицами: рыбинский купец Тимофей Михайлович Ковалев с женой Олимпиадой Павловной и купеческий сын Иринарх Павлович Телегин.
Последний, то есть Телегин, был изящный молодой человек, тип настоящего хлыща из тех, которые покоряют сердца модисток, белошвеек, камеристок и вообще тому подобные сорта глупой бабьей породы.
Прежде мертвая квартира Ковалева вдруг оживилась. Начали появляться гости, затем всевозможные справления именин одного, дня рождения другого, так что званые пиры у них происходили чуть ли не каждый день, с немногими исключениями.
После несчастной попытки ошельмовать своего брата Матвей не поехал к себе в деревню, а решил остаться на неопределенное время в Петербурге. Теперь он дышал злобой на родного брата, собственно говоря, сам не зная за что, которого и решил извести во что бы то ни стало.
Чувство благодарности совершенно было чуждо Матвею, что мы и видели из поступка его с Никоновым. В настоящую же минуту, как мы сейчас видим, его душила злоба на самого себя, собственно, из-за затеянной им истории с бельем.
«Оно бы собственно и удалось, если бы не вмешались эти проклятые бабы», — думал он.
С такими мыслями мы застанем его в одном из трактиров около Галерной улицы, где он пил чай.
