Лицо Марьи просветлело.
— И тогда мы опять будем вместе?
— Понятно! И даже вне всяких подозрений.
— А куда же мы убежим?
— У меня все это устроено. Сначала мы отправимся на богомолье в какой-нибудь женский монастырь, так что нас нелегко будет найти. Этим мы сделаем два добрых дела: во-первых, грехи свои отмолим, а во-вторых, спасем от лихой беды Бухтояровых.
— Батюшки-светы, да неужто им грозит беда? — не на шутку перепугалась Марья.
— Да еще какая! Ну, Бог помилует, свинья не съест. Так ты согласна?
Дементьева сообразила, что это был единственный исход в ее положении, потому что не сегодня, так завтра может состояться встреча двух враждующих братьев, причем Матвей, понятно, докажет перед Иваном всю виновность его жены.
— Да, я согласна! — воскликнула Марья и бросилась целовать руки Кравцовой. — Благодетельница вы моя!
Но та привлекла ее к себе и, целуя в лоб, сказала:
— Несчастье соединило нас вместе, и кто знает, может быть, счастье разъединит нас и мы пойдем по разному пути. А теперь, Маша, ты с этой минуты не принадлежишь ни мужу, ни разбойнику, и вообще никому. Иди теперь, пока не вернулся Фома, как ни в чем не бывало, свари для них обед, а потом попросись у мужа в Гостиный двор, и там я буду тебя ожидать. Не бери с собою ничего!
Глава V
Сюрприз за сюрпризом
— СКАЖИ НА МИЛОСТЬ, двенадцатый час, люди говорят, а она незнамо где путается. Не задарма и сплетни разные распространяются супротив тебя, когда ты вечно дома не бываешь!
Так Иван приветствовал свою жену, которая, выйдя от Кравцовой, перебегала через двор в свою квартиру.
— А дрова ты принес?
— Принес. У плиты лежат. Да гляди, земляк там наш сидит, дядя Федор, напой его чаем. Давеча он рано ушел не пивши, не евши, и только что вернулся.
Проговорив эти слова, Иван плюнул на руки и, взяв лопату, энергично принялся сгребать выпавший накануне снег.
С сильно бьющимся сердцем вошла Марья в дворницкую, где на корточках перед плитою сидел дядя Федор и, натужась, что есть сил раздувал огонь.
— А, здравствуй, Марьюшка! — приветствовал он дворничиху. — Полегче тебе стало опосля вчерашнего?
— Спасибо, дядя Федор, прошло, только голова болит что-то.
Мужик поднялся на ноги и сел на стул около окна.
— Да и угостил же ты нас письмецом-то, — продолжала она. — Просто так ошарашил, что мое почтение!
Федор как-то виновато взглянул на молодую женщину и сказал:
— Господи! Да коли бы я знал да ведал, что это проклятое письмо столько наделает неприятностей, то я бы в первую бы канаву бросил, вот оно что.
— Да какие неприятности-то! Вот дернула, прости Господи, Елизара нелегкая писать-то. Ведь он небось и не знает, что два родные брата теперь враги лютые и друг друга без ножа зарезать норовят.
— Да, про это у нас никто не знает.
— И маменька наша небось ничего не знает. А знай, что тут творится, умерла бы с горя, не токмо что заболела. Недаром, когда я ехала в этот поганый Питер, у меня так болело сердце! Чуяло оно бедное беду неминучую. А теперь, погляди-ка, что будет, сегодня или завтра Иван мой с Матвеем повстречаются. Матвей-то на язык востер, мужик хитрый-прехитрый, муженька моего кругом пальца своего окрутит, наговорит он на мою бедную головушку, и будет бить меня Иван смертным боем.
Марья вытерла слезы и стала мыть говядину. Дядя Федор участливо взглянул на молодуху и почувствовал, что и у него на глазах выступают слезы.
— Вижу теперь я, Марьюшка, все вижу, — проговорил он. — Ишь как извелась ты в Питере, а в деревне-то была что солнышко ясное. А теперь попробуй-ка приехать туда, то все, Матюшкину письму поверивши, пальцем тыкать начнут, вот она, мол, какая — напитерилась, мол. Нет, завтра же отпишу в село, пусть знают все, что туточка творится. Скажу я, что ты ни в чем не повинная и только зря из-за вражды братниной муки на себя принимаешь.
— Спасибо тебе, дядя Федор, за твое доброе слово, а не видать больше моего милого Подозерья, не видать мне больше света белого и не стерпеть мне страма лютого, руки наложу на себя. Не допущу, чтобы задарма бил меня муж!
— Да что ты, Машутка! — в ужасе воскликнул Федор. — Да нетто можно говорить такие слова, руки наложить на себя. Ах, Господи, силы небесные!
— А что же, разве легче мне будет, когда по злому навету Матюхиному муж ноги и руки у меня повыдергает, по липу да телу моему грешному ногами топтать начнет, кожу со спины драть начнет?
Мужик печально поник головой. Он теперь ясно понимал безвыходное положение несчастной женщины и не знал, как этому помочь.
Между тем мысль о том, что она наложит на себя руки, так неожиданно для самой себя выраженная, понравилась Марьюшке. Теперь побег будет объяснен Федором тем, что она действительно лишила себя жизни, и потому муж ее искать не будет.
«Пусть тогда поищет меня да побегает!» — подумала она. И злорадное чувство шевельнулось в ее сердце.
Наступило время обеда.
К этому времени вернулся Фомка и сообщил Ивану, что Матвей живет тут же на Большой Морской улице, номер дома такой-то.
— Это неподалеку от нас, а мы этого даже и не знали, — сказал Иван, злобно сверкнув глазами. — Ладно, вот опосля обеда мы с ним рассчитаемся, и я тогда покажу ему, где раки зимуют.
— Я был и в том доме, — сказал Фома.
— Был?
— Да. Я заходил к тамошнему дворнику, он меня даже знает немного, понятно, расспросил про Матвея, как он живет и когда можно будет повидать его по делу. Оказалось, что он живет с этой Гущиной в любви и согласии, только неизвестно, чем они занимаются, а живут при средствиях и довольно хорошо, а на дверях у них даже надпись есть такая, как у господ порядочных: «Можно видеть от девяти часов утра до одиннадцати», вот оно как.
— Что он, доктор, что ли? — усмехнулся Иван.
— Что-то такое из себя изображает, — ответил Фома и затем прибавил: — Эх, хозяин, водочки бы опосля этакого походу!
— Это можно. Держи целковый и беги за полуштофом
[4].
Пока Фомка бегал за водкой, Марья начала подавать на стол вкусные жирные щи.
Дядя Федор был мрачен. Смотря на молодую женщину, он с горечью думал, что видит ее последний раз в жизни, так как не нынче, так завтра здесь должна разыграться страшная драма, жертвой которой должна пасть эта добрая и красивая Марьюшка.
