Посылая это письмо, дядя Федор и не думал, что перед этим Елизар получил роскошную посылку для бабушки Ириньи и для себя, и в той посылке было материи для платья, ковровый платок, а для него — роскошная обитая серебром трубка, о какой он давно мечтал, и материя на рубаху и порты, а в приложенной посылке было письмо от Олимпиады от имени Марьюшки, в котором описываются все деяния Матвея.
«Ясно, — писала Кравцова, — что на моей обязанности было спасти несчастную, ни в чем не повинную женщину от подлой клеветы и от ревности ожесточенного мужа».
Вообще, сам Матвей, силившийся во что бы то ни стало погубить Ивана, чувствовал, что шансы его час от часу слабеют. На имя прокурора пошли отовсюду заявления о благонадежности и честности подсудимого Ивана Дементьева. Кроме собственного заявления, волостное правление прислало письма Олимпиады Кравцовой и Федора.
В свою очередь и священник о. Павел отписал к следователю, прося о смягчении участи подсудимого, заверяя, что такой человек, как Иван Дементьев, ни в каком случае, по доброму своему характеру и глубокой честности, не может быть братоубийцей.
Но особенно хлопотал о своем бывшем дворнике Павел Михайлович Бухтояров. Он сам лично ездил к судебному следователю и прокурору, желая изъять Ивана на поруки.
— Тут и беспокоиться вам нечего, — сказал ему следователь. — Все данные тут за подсудимого, отвергающие факт преступления. Бывши в сильном раздражении и запальчивости, он напал на брата без намерений убить его, а просто в этом можно видеть драку, сильно преувеличенную Матвеем Дементьевым и его сожительницей Гущиной. Принимая во внимание все полученные об Иване отзывы в очень благоприятном для него смысле, очень ясно, что он будет оправдан.
Уходя от следователя, Павел Михайлович столкнулся лицом к лицу с Матвеем.
— Ну что, заел родного брата, затем, должно быть, и из деревни его потребовал? — обратился к нему Бухтояров.
Тот теребил в руках шапку и не знал, что сказать, и только переминался с ноги на ногу.
— Посмотрим, много ли ты тут выиграешь, — сказал Бухтояров и вышел. Замыслы Матвея все разлетались в прах.
Наступило время суда.
Иван, весь бледный, приведен был двумя жандармами с обнаженными саблями. Среди присутствующей публики были Бухтояров с женой и Олимпиада Кравцова, но только одна. Защищал подсудимого один из известных адвокатов.
Скажем короче! Иван был оправдан.
— Вы свободны! — объявил ему председатель.
Иван поклонился судьям и набожно перекрестился на икону.
— Проскочил, — прошипел сквозь зубы Матвей.
Жандармы вложили сабли в ножны и отошли от Ивана, который нетвердыми шагами направился к выходу. В коридоре суда его встретил Бухтояров.
— Поздравляю тебя, — произнес он.
— Благодарим покорно, Павел Михайлович, — ответил тот.
— Теперь иди прямо ко мне. Место для тебя у меня готово.
— Позвольте спросить вас, не слыхали ли вы что-нибудь о моей жене?
— К сожалению, я в настоящую минуту о ней не слыхал ничего. Но накануне твоего столкновения с братом бывшая у меня в доме Кравцова сообщила мне письмом, что Марья находится пока у нее.
Иван печально опустил голову.
— У тебя ведь теперь денег нет, — сказал Павел Михайлович, вынимая из бокового кармана бумажник. — Возьми пока тридцать рублей. Это твои заработанные, жалованье ты ведь не получал от меня за последних два месяца.
Иван взглянул на своего бывшего хозяина и вдруг, зарыдав, упал в ноги.
— Павел Михайлович, — заговорил он, рыдая. — Теперь я, в тюрьме сидевший, прямо и к вам? Нет, благодарю вас, дорогой мой благодетель! Не место быть мне, арестанту, у вас.
— Да полно тебе. Все будет по-хорошему, и никто не считает тебя дурным человеком. Так придешь?
Иван встал на ноги и ничего не отвечал. Около них начала собираться любопытствующая публика. Чувствуя, что становится неловко, Бухтояров, сунув ему деньги, быстро вышел.
Мысли Ивана путались. Хозяин, так великодушно звавший его к себе, деньги, полученные от него. Он больше всего боялся встречи с Матвеем, погубившим его жизнь. Он вышел на Литейный, все еще держа шапку в руке. Пройдя несколько шагов, он услышал окрик извозчика:
— Аль не опохмелился еще? Садись, довезу до первого трактира!
Чистый воздух, которым он дышал после выхода из душной тюрьмы, пережитые впечатления во время разбора дела и эта встреча с хозяином, все это так затуманило его мозги, что он, надев шапку, сел в пролетку и только сказал:
— Вези!
Извозчик повез его, считая седока пьяным, в какое-то захолустье.
— Тут малинник, — сообщил он, остановившись около какого-то подозрительного вида заведения.
— Малинник?..
Иван сразу пришел в себя, слез с пролетки, рассчитался с извозчиком и пошел по Сенному рынку.
Ему страшно хотелось есть. Он зашел в первый попавшийся трактир и потребовал чаю и булок. Водки ему не хотелось. Посидев час, он почувствовал себя свежим и нормальным и предался размышлению.
Куда он теперь денется? Идти к этому доброму барину, который так трогательно о нем заботился и ждет к себе? А жена? По словам Павла Михайловича, она находится у Кравцовой, но где эта Кравцова? На это мог только ответить адресный стол, который был, кстати, не слишком далеко.
Большие стенные часы пробили два, и Иван поднялся с места, нужно было идти поскорей, чтобы не опоздать. Расплатившись за чай, он вышел из трактира и быстро зашагал по Садовой по направлению к виднеющейся каланче Спасской части, в которой помещался адресный стол. Навел он там справку о купеческой жене Олимпиаде Павловне Ковалевой (под этой фамилией она жила в доме Бухтоярова), но таковой на жительстве в городе С.-Петербурге не оказалось. Странно. Находясь в зале окружного суда, он, кажется, ясно узнал среди публики Олимпиаду, которая бросала на него взгляды сочувствия.
«Как же это так! — думал он, выходя на улицу со справочным листком в руке. — Неужто она живет в Питере без прописки?»
Проходя опять мимо Сенного рынка, Иван почувствовал голод и опять зашел в трактир, чтобы закусить кое-чего. Зайдя в буфетную комнату, он сел за стол и заказал себе порцию московской солянки. Это был единственный свободный стол, который он и занял. Народу было много. В воздухе носился табачный дым и какой-то противный затхлый запах от кушаний местного приготовления.
Но Иван, выпив предварительно стакан водки, принялся с аппетитом закусывать, предполагая после идти к Бухтоярову. Но тут вспомнился ему Матвей, которого он, после перенесенных из-за него страданий и унижений и тем более опечаленный потерей жены, так горячо им любимой, возненавидел от всей души настолько, что их встреча была бы роковой для обоих.
«Нет, не стоит, — подумал он. — Этот Матюшка почитай рядом живет, и как бы греха опять не случилось. Павла Михайловича мне жалко, потому что из-за меня неприятности могут быть».
