— Это правда удивительно, — пожала плечами Кравцова. — Как бы то ни было, это меня, как полицейского агента, больше интересует, и я, пожалуй, с сегодняшнего же дня приму участие в поисках этих убийц.
— А мне можно принять участие в этом деле? — спросила Маша.
— Пожалуй, и ты тут будешь необходима. Теперь мы, как гончие собаки, напали на след, и они от нас не вывернутся!
Глава III
Милый братец!
КРАСИВАЯ КАРТИНА! БОЛЬШАЯ комната с когда-то белыми, но в данное время сильно прокопченными потолком и стенами. Она освещена двумя висящими у потолка керосиновыми лампами. Третья стоит на выручке содержателя чайного заведения без крепких напитков.
Несмотря на это объявление на вывеске, что крепких напитков в этой чайной не существует, и несмотря на то, что был воскресный день, когда по обыкновению все трактиры, торгующие водкой, и кабаки запирались также, что было еще рано — около семи часов утра, все посетители этого симпатичного заведения были почти поголовно пьяны! Все посетители трактира состояли из такого сорта людей, которых называют подонками или отребьями человеческого общества, живущего собственною жизнью. Большая часть их состояла из людей, дошедших до подобного состояния с течениями неблагоприятных обстоятельств, слабовольных, павших в борьбе под натиском злого рока. Они и в настоящее время не брезгуют таким средством добывать себе на пропитание, как воровство, и предпочитают жить милостыней. Там были и мелкие воришки, и крупные воры, предпочитавшие это опасное ремесло обыкновенному честному труду, и недалеко от них ушедшие люди, погибшие благодаря только клочку бумаги, называемому паспортом. Стоит только потерять этот клочок, и несчастный труженик, не успевший вовремя заменить эту бумажку другой, гибнет. Его арестуют, содержат в частях или тюрьмах среди настоящих бродяг, воров и беглых каторжников и затем судят и отправляют в ссылку, в места не столь отдаленные.
Легче убить или ограбить человека, чем потерять эту злосчастную бумажку. При первом случае его судят правильным судом, с присяжными и защитниками, и человек может быть оправдан, потому что тут разбирается вся подноготная его прошлой жизни и взвешивается каждый его поступок. А в последнем — просто пожалуйте! Без всякого суда, не разбирая, хороший ли он человек или худой, это безразлично, он уже погиб.
А чего было бы проще: потерял он этот важный документ и при бедности не может в скором времени приобрести другой, дать ему новый и затем высчитать с него что следует, хоть понемногу. Были еще такие несчастные, которые не принадлежали ни к ворам, ни к бродягам и не просили милостыни. Это просто страдающие от лихой болезни, которая называется «хроническая безработица». Мучается человек без работы, ищет ее и не находит, проходят так недели, месяцы, приходится распродать свои пожитки, чтобы поддержать свое существование, затем лишается всего: угла, одежды, и в конце концов оседает на дно нашей общественной жизни.
Но тут были и люди домовитые, со средствами, пришедшие сюда из-за того, что негде достать было водки, а у содержателя этого грязного притона Митрия Митрича Праведного было этого добра сколько угодно, понятно, только не для всякого.
Впрочем, у «самого» в редких случаях можно было выпросить косушечку
[9] даже за тройную цену. Он только отмахивается рукою или выругается трехэтажными словами. Только для хороших знакомых он был всегда на этот счет услужлив, а остальные, как он называл, «шалыганы» (тогда еще об нынешних хулиганах не слыхивали) пользовались непосредственно от слуг, которым секретно и было поручено это дело.
Трактир до двенадцати часов был полон. Митрий Митрич суетился как угорелый, не знающий устали, огребая доходы своими праведными трудами. Бедняга был, надо сказать, замечательный труженик и неустанный работник, о чем можно судить по его красным воспаленным глазам.
Ночи ему приходилось не спать, считая спрятанные далеко от полицейского ока запасы водки. В это же время, вплоть до утра, драгоценный напиток отпускался всем желающим. В шесть часов он будил заспавшихся, утомленных дневным и ночным трудом слуг и открывал свое заведение.
Это происходило в седьмом часу утра. В трактир вошли два новых посетителя, на которых вертевшийся как белка в колесе за своей выручкой Митрич невольно обратил внимание, настолько они резко отличались от остальных гостей. Это были, по-видимому, торговые люди, прекрасно одетые по-купечески, из достаточных.
— Фу, как табачищем разит! — сморщился первый, в котором мы сразу узнаем Матвея Дементьева. — Неужели в другом месте, где почище, нельзя?
— К сожалению, нельзя, — ответил его спутник пониже ростом и, как говорится, пожиже сложением, с рыжей растительностью на голове и подбородке. — Мы должны обязательно ждать его здесь.
— Да, скверно, — пробурчал изнеженный хорошей жизнью Матвей. — Ну, делать нечего, хоть бы кабинетишко какой-нибудь…
Митрий Митрич как бомба вылетел из-за выручки и подбежал к ним:
— Вам кабинет-с? Пожалуйте. Степан, проводи!..
Он взмахнул рукою куда-то в неопределенное пространство, поклонился гостям и опять очутился за выручкой. То было в верхнем этаже, где находилась чистая половина и кабинеты. Один из них занял Матвей со своим рыжим спутником. Заказав, что нужно, последний обратился к слуге со следующими словами:
— Придет человек и будет спрашивать господина Жихарева. Помни, Жихарева.
— Слушаю-с.
— В какой бы он одежде ни был, в худой или хорошей, проводи его сюда.
— Хорошо-с.
— Ну иди, — махнул рукой рыжий.
Когда они, заперев предварительно дверь, остались вдвоем, то Матвей долго пристально смотрел на собеседника и затем проговорил:
— Ну, Ланцов, теперь тебя не только паук, но даже сам черт не узнает!
Ланцов самодовольно улыбнулся. Он теперь был совершенно не похож на того молодого и красивого покорителя женских сердец. Вместо него был мужчина лет сорока, с рыжими курчавыми волосами, сквозь которые виднелась лысина. Красные щеки были опушены рыжей бородкой и жиденькими усиками. На его носу были синие очки.
— Тут уж, братец ты мой, волей-неволей приходится себя перекрашивать, — сказал он. — Да ты прими во внимание, что вы имеете честь собеседовать не с Ланцовым, а с Жихаревым. И вообще, позабудь ты первое имя, оно навеки похоронено.
— Как бы не воскресло оно где-нибудь там…
— Не беспокойся, у нас ушки на макушке. Такую птицу, как наш брат, ни в каких клетках не удержишь.
При слове «брат» Матвей вспомнил про Ивана и нахмурился.
— А братец-то мой Иванушка хорошо пристроился у новоиспеченного богатея, — сказал он.
— Ничего, тепло ему и не дует! После тюрьмы счастье ему опять привалило, — сказал Ланцов.
