— Вот и прекрасно. А то зарубил свое «так точно» да «не могу знать». Теперь скажи мне, что, по-твоему, произошло там, в степи, — Владимир Иванович застрелил Трута?
— Нет, я думаю, что барин только поговорил с ним как следует, а застрелился-то уже он сам.
— Почему же ты так думаешь?
— Да так уж мне сдается, а впрочем, спросите об этом лучше барыню; она должна знать конец, как знает хорошо и начало.
— Ну, хорошо, подпиши вот свои показания, и ты свободен, но сейчас же отправляйся к барыне и попроси ее уделить мне час времени. Я сейчас к ней сам приду.
В это время зазвенел колокольчик, и к дому подкатил доктор, которому я послал повестку, уезжая на следствие. Доктор, Петр Петрович Пинчуковский, наш уездный врач, был очень симпатичный, молодой еще сравнительно человек, но заленившийся в провинции и избегавший обязательной работы, как огня. Всех своих пациентов он лечил свежим воздухом и моционом, и только в очень редких случаях прибегал к лекарствам. Впрочем, хину, в нужных и ненужных случаях, он даже любил давать, причем объяснял, что хина от всякой болезни помогает, а вред от неё только и может быть, что селезенка вспухнет. Обращаясь к нему, некоторые пациенты, посмеиваясь, говорили: «Полечите, доктор, да так, чтобы только немного повредить». Петр Петрович улыбался, прописывал хину, и тем кончалось всякое лечение. Он страстно увлекался винтом, которому и отдавал все свое свободное время, и терпеть не мог, когда его отрывали от столь любимого удовольствия и звали к больному.
— А, друг человечества, добро пожаловать! — сказал я ему, пожимая руку.
— Здравствуйте, батюшка! А что, скажите, вы уже тут, я думаю, все покончили; виновных ждет Сахалин, и мое заключение необходимо вам только с формальной стороны, а то я, видите ли, очень устал и плохо могу работать.
— Устали — отдохните, попейте чайку, или закусите, а только ваше заключение очень и очень важно. Потом я скажу вам — почему. Вот бомбандир Ремесло вам устроит отличную оперативную комнату, даст вам отменное освещение; к услугам вашим два сотских, десятский, — и валяйте, а я пойду к хозяйке делать свое дело.
— А скажите, что тут — то есть, кто кого убил и за что? Правда, что все это из-за ревности?
— Пока еще ничего не могу вам сказать, — поспешно ответил я доктору и вышел.
Расположение дома я знал отлично, так что найти Варвару Яковлевну мне не стоило труда. Она сидела в гостиной, около своей спальни, и держала в руках какое-то шитье, сильно над ним наклонившись. Варвара Яковлевна Трутовская, рожденная Крестовоздви-женская, происходила из бедной, но благородной, как всегда это говорят, семьи, и злые языки утверждают, что Владимир Иванович был единственным прибежищем и якорем спасения в обыденной житейской буре девицы на выданье, и его женили на ней пьяным; шафером был пьяный же приятель Трут, который сразу-то и внимания не обратил на невесту своего друга, а потом уже, присмотревшись хорошенько, нашел её далеко не лишенною некоторых прелестей. Кроме своего романического прошлого, в приданое за собой Варвара Яковлевна принесла Трутовскому роскошные формы своей высокой, статной фигуры; лицом была она некрасива, но в глазах было что-то манящее, чарующее и ласкающее… Хозяйка она была плохая, жена еще хуже, и мало того, что она не сдерживала своего мужа в излишних излияниях Бахусу, а, наоборот, поощряла это своим собственным примером. Общество мужчин она ужасно любила и напропалую кокетничала с ними, а потому и не удивительно, что, за неимением под руками других, она завела роман с таким мухобоем, как Трут. В настоящее время я заметил, что она как будто похудела, осунулась, и глаза были красны.
— Здравствуйте, Варвара Яковлевна, чем занимаетесь? — спросил я, подсаживаясь к ней поближе.
— Ничем особенным — вышиваю.
— А Владимир Иванович?
— Он заперся у себя в кабинете. Не хотите ли чаю?
— Благодарю вас, мне уже приносили. Конечно, вы знаете, зачем я у вас в усадьбе и вот теперь пришел к вам?
Она кивнула головой и еще ниже наклонилась над своим шитьем.
— Будьте любезны, скажите, Варвара Яковлевна, что именно послужило причиной ссоры между вашим супругом и покойным Иваном Петровичем и привело их к такой ужасной развязке?
— Я наверное не знаю, — едва слышно, сказала она.
— А вот Федор, давший уже мне свои показания, довольно подробные и обстоятельные, говорит, что именно вы, Варвара Яковлевна, в курсе всей этой ужасной драмы в степи!..
— Федор ужасный лгун и может сказать что угодно, в особенности про меня, так как я почему-то не пользуюсь его расположением. Как старый камердинер своего барина, он принял на себя обязанности какого-то попечителя надо мной и, в случае надобности, не стесняется выдумывать и докладывать барину всякий вздор, а тот, вместо того чтобы поговорить со мной, дуется и по целым дням молчит.
«Ну, — думаю, — тут пошли семейные дела».
— Видите ли, Варвара Яковлевна, — перебил я расходившуюся барыньку, — я, собственно, не об этом, то есть не о Федоре и ваших отношениях к мужу, а о ваших отношениях к Труту хочу знать.
— Вот же, вот, я и хочу вам сказать, что все это вышло из-за наговоров этого негодяя Федора. Между прочим, я на прошлой неделе ездила в N-ск и там случайно встретилась с покойным Иваном Петровичем; пробыла я там всего одни сутки, а Федор, который, по приказанию барина, везде меня сопровождал, вывел из этого целую историю, со всевозможными любовными приключениями, и преподнес это все мужу. Владимир Иванович и до этого почему-то косо посматривал на частые посещения нас Иваном Петровичем, теперь уже прямо стал меняться в лице при виде его, и вот, не объяснившись со мною, не переговорив хорошенько, приревновал его ко мне. Когда он, в роковой день, уходил на охоту, я видела, по торопливым, нервным движениям мужа, что охота — только предлог, а ему, просто-напросто хотелось скорее увести Ивана Петровича куда-нибудь подальше и наедине с ним разрешить закравшееся в душу сомнение. Ну, вот там, в поле, и вышла развязка.
— То есть, Владимир Иванович застрелил Трута?
— Нет, я думаю, не совсем так, а скорее, что у них из-за этого дурака, Федора, состоялась дуэль — американская, что ли; словом, выпал жребий Труту, и он сам себя застрелил.
— А вы не допускаете, что здесь мог иметь место простой несчастный случай?
— Конечно, допускаю и это, но с другой стороны, и нет, так как, если с ними, с пьяными, никогда не случалось несчастных каких-нибудь случаев на охоте, то как это могло случиться с совершенно трезвыми? Они в этот день оба почти ничего не пили.
— Так. Еще вопрос: когда Владимир Иванович возвратился домой с охоты, вы с ним виделись вечером, говорили?
— Нет, он вообще в последнее время избегал меня почему-то; возвратившись, он прошел прямо к себе, в кабинет, выпил там чаю и лег спать. Его рано разбудил Федор с известием, что пастухи нашли в степи мертвого Ивана Петровича, и он сейчас же туда уехал.
