Барская барыня
(Рассказ судебного следователя)
Я БЫЛ ТОЛЬКО что переведен в Ольгопольский уезд Подольской губернии, как получил от местного станового пристава сообщение, что в местечке Зальков случилось странное происшествие. Зальковский помещик, дворянин Бжодиковский, со всей своей прислугой был связан, избит и совершенно ограблен. Но это все бы ничего, а главное, был похищен живой человек — экономка Бжодиковского, которая находилась у него несколько лет, была ему очень предана, и он страшно ею дорожил. Случилось это в ночь на тринадцатое октября 189… года. Зальков от Песчанки, где находилась моя камера, отстояла в 20–25 верстах, и я на другой же день туда отправился. Грязь была невылазная, моросил мелкий дождик, и ехать было страшно скучно. Возница мой тоже, видимо, скучал и, устав хлестать своих лошадок, которые едва плелись по липкой грязи, почесал затылок и оборотился ко мне:
— Изволите, ваше высокородие, ехать в Зальков, на следствие к бжодиковскому барину?
— Да, а ты почему это знаешь? — спросил я.
— Да в Песчанке все говорят об этом и диву даются, как это можно было живого человека украсть, да еще такую барыню, как пани Августа!..
— А ты разве её знаешь?
— Как же, ваше высокородие, сколько лет на заводе у Бжодиковского работал, так насмотрелся и на нее.
— Ну, что же, красивая женщина? — от нечего делать спрашивал я словоохотливого «почтаря», как называют в этой местности ямщиков земской почты.
— Красавица, писаная красавица, ваше высокородие! Краля такая, что мне и видеть другой такой не приходилось.
— Молодая?
— Да тогда ей было лет немного, должно быть так под двадцать три — двадцать пять лет.
— А помещик Бжодиковский молодой?
— Какое молодой! Ему, ваше высокородие, тогда уже хватило за шестьдесят! А как скуп — и не приведи бог!.. — Тут Пареен, так звали моего собеседника, хлестнул с досадой своих лошадок, и они побежали мелкой рысцой.
Из дальнейшего моего разговора с Парееном я узнал, что Бжодиковский был страшно богат, но скупость его была прямо легендарной и доходила до того, что, имея, например, собственный сахарный рафинадный завод, он и все в доме пили чай с сахарным песком, рабочим и прислуге старался платить жалованье своими фабрикатами — сахаром и вином. Платье и обувь он носил до тех пор, пока они на нем уже совершенно не распадались и не разваливались. Между соседями-помещиками вошло даже в поговорку: «скуп, как Бжодиковский». Всесильная пани Августа ничего не могла поделать с Бжодиковским в отношении его скупости и сама зачастую должна была прибегать ко всевозможным хитростям и обманам, чтобы сшить себе новое платье, шубку и прочее. А рядиться пани Августа любила ужасно!
УСАДЬБА БЖОДИКОВСКОГО БЫЛА на краю местечка, занимала чудную гористую часть его, с крутым скатом к широкой и быстрой реке Зальковке, по берегу которой рядом были расположены сахарный и винокуренный заводы, а около них были построены целые селения разных заводских зданий, жилых домов, служб при них и прочего. Я приказал своему Пареену ехать прямо в усадьбу, и скоро усталые лошадки, с трудом таща на гору телегу, всю облепленную грязью, уныло позвякивая колокольчиками, подвезли меня к крыльцу громадного барского дома. Вероятно, заслышав наш звонок, на крыльцо выскочил какой-то грязный мальчуган, но тотчас опять юркнул в дом, из которого затем вышел старый, благообразный лакей и с низким поклоном начал помогать мне выйти из телеги.
— Дома барин? — просил я.
— Дома, пожалуйте.
Не успел я войти в переднюю и раздеться, как из залы выбежал ко мне худой маленький старичок, который, потрясая мою руку, быстро, тараторя, заговорил по-польски:
— Я ждал и очень рад видеть пана советника. Какое у меня несчастье, какое несчастье… подумайте, пан! Вшистко взяли, и моя бедная Авгухта…
Он взял меня под руку и, таща куда-то, начал жаловаться на свою несчастную, горькую судьбу. Мы прошли несколько громадных зал, гостиных и других комнат и, наконец, очутились в просторном кабинете хозяина, где стояло несколько громадных письменных столов, заваленных книгами, бумагами, всевозможными мешочками, банками, стекляшками и прочим. Меблирована эта комната была в высшей степени странно: рядом с вольтеровским креслом, обитым дорогой французской тисненой кожей, стоял простой крашеный стул и даже без ног; из некоторых старых кресел торчали мочала и пружины; дорогие французские обои в некоторых местах были разорваны и подклеены обыкновенными дешевенькими шпалерами; на громадных окнах висели прекрасные, но выцветшие уже занавеси, которые в некоторых местах были подхвачены обыкновенными веревками; на стенах висело несколько дорогих картин кисти известных иностранных художников, и тут же, рядом с ними, была прибита прямо гвоздиками к стене лубочная картинка, изображавшая охоту какого-то вельможного пана на кабанов.
«Прежде… и теперь», — подумал я, внимательно осматривая самого хозяина и обстановку его кабинета. Прежде — барин, аристократ, любитель роскоши и красоты, теперь — завзятый коммерсант, промышленник и торговец, погрязший в грошовой экономии, занятый счетами и барышами без конца. Наблюдения эти проносились в моей голов в то время, когда этот самый прежний барин суетился, чего-то искал, выходил несколько раз из кабинета, оставляя меня одного и предоставляя мне думать о нем, что угодно, и опять возвращался.
Наконец, порывшись к куче каких-то книг, он вынул оттуда клочок бумаги, мелко исписанный цифрами, с которым и обратился ко мне.
— Я пану советнику повядам, — начал Бжодиковский опять по-польски, но я его остановил, прося объясняться со мною по-русски, так как я по-польски ровно ничего не понимаю.
— Не разуме, пан? — с недоверием переспросил он.
— Нет. Как случилось у вас это происшествие, расскажите мне, будьте добры.
— А, пан, то крайнее несчастье! Моя бедная Августа, мои деньги — все пропало, всё лайдаки украли и меня еще чуть не убили, — хватаясь за голову, проговорил Бжодиковский.
— Когда это случилось?
— Случилось в ночь на тринадцатое число, а как это случилось — я до сих пор не могу прийти в себя и дать отчет.
Прерывая свой рассказ разными восклицаниями, польскими выражениями и ругательствами, Бжодиковский передал мне следующее:
— Вечером на 13 число я, как обыкновенно, лег в постель в 10 часов, прислуга тоже вся легла, Августа ушла в свою комнату раньше обыкновенного, так как у неё в этот день с утра еще страшно болела голова, а потому в доме скоро водворилась полнейшая тишина. Спальня моя рядом с кабинетом, и я дверей никогда не запираю. Часу, должно быть, во втором ночи я проснулся от какого-то странного шороха в кабинете, и вслед за этим ко мне в спальню вошли с фонарями на груди два человека в масках. Я не успел крикнуть, как уже был связан по рукам и ногам; потом злодей, приставив к моей груди дуло револьвера, пригрозил, что, если я буду кричать, то он со мной сейчас же покончит. Под подушкой они нашли ключи и принялись хозяйничать в ящиках моего письменного стола. Я вздумал было позвать на помощь и что есть мочи закричал, но один из злодеев так сильно ударил меня кулаком в грудь, что я, застонав от боли, погрузился в какое-то тупое оцепенение и замолчал. Я видел с кровати моей спальни, как злодеи распоряжались в письменном столе; как они вынули процентные бумаги, наличные деньги, золото, серебро, брильянтовые вещи… Я стонал, плакал, но ничего не мог сделать — злодеи меня крепко связали, у меня болели руки и ноги от веревок. Рылись злодеи в ящиках стола, должно быть, с полчаса, так как они добросовестно пересматривали все содержимое в них, и, наконец, замок щелкнул в дверях моей спальни и кабинета, и они ушли, а я остался в темноте, связанным, под двумя замками и в самом беспомощном состоянии. После их ухода я слышал в доме крики, шум, какую-то возню, но потом все смолкло. Начало рассветать, и я изо всех сил принялся кричать, но на крик мой никто не отзывался и никто не приходил. Я был в самом жалком, беспомощном состоянии; я не мог не только встать с постели, но даже подняться. Я думал, что всех в доме перерезали и моя бедная Августа плавает где-нибудь в луже крови. О, я ужасно страдал!.. Только в восемь часов пришел управляющей, как обыкновенно, с докладом по имению, и, взломав замки, освободил меня от веревок. Вот посмотрите, как злодеи меня хорошо скрутили, до сих пор еще синяки видны! Вот лайдаки, пся крев!.. Когда затем я с управляющим начал обходить дом, но нашел следующую картину: лакей мой Станислав, буфетчик Адольф, горничная Казимира и мальчик Филька лежали связанными по разным комнатам и стонали от причиненных им побоев. Им, несчастным, от злодеев досталось видно больше, чем мне; все в доме было разбросано, везде был страшный беспорядок, хаос. В комнате Августы, куда я поспешил сейчас же по своем освобождении, царил полнейший беспорядок: шкафы и комоды были открыты, все в них переворочено, и самой Августы в комнате не было. Мы бросились искать ее везде: на чердаке, в подвалах, по всем комнатам, но напрасно — ее нигде не было. Я был в отчаянии, я забыл и об украденных деньгах, и о своих страданиях, и обо всем, а думал только, что сталось с Августой, и ее одну хотел найти. Я по-старчески, страшно привык, привязан к этой женщине!..
