— Да, господин следователь, я с нею давно знаком.
— Значит, она вместе с вами заодно конторами управляла? Я ее уже арестовал.
— Напрасно, господин следователь; она, одно слово, была для меня только женщиной, и больше ничего; ни про какие наши дела она не ведала. Не так я глуп, чтобы в них посвящать женщин.
— А что вы знаете про гайсинского купца и про N-ского исправника? Что с ними проделал Гончар?
— Нужно вам сказать, что Гончар — незаконнорожденный сын и с детства научился карманным кражам и прочим художествам. Тем не менее он, когда стал постарше, поступил на службу и несколько лет состоял во всевозможных званиях и должностях у разных господ. Был он и кучером, и лакеем, и простым работником, и целовальником, и приказчиком, но нигде долго, конечно, не уживался, и за его художества то всюду его гнали, пока, наконец, на 18-м году, не стал независимым и вместе самостоятельным лицом. Случилось же это так. Жил Гончар прежде в Умани. По своим мошенническим способностям его потянуло на одну большую ярмарку в Балту, где и удалось ему украсть чью-то добрую лошадь с упряжью и пролеткою. Приехал он на этой лошади в Умань и стал заниматься извозом. Дела пошли хорошо, и если Гончар теперь испытывает на себе правдивость мудрой житейской пословицы, что чужое добро впрок не идет, то тогда он имел полное основание не верить этому, так как украденная лошадь пошла ему в большой прок и он много заработал. Уже на второй или третий месяц Гончар не украл, а купил за наличные деньги еще три лошади и стал работать еще лучше. Кажется, чего бы ему желать, так нет, все мало, вот черт ему и подставил такой случай. Все это он мне сам рассказывал… Одному купцу из проезжих, нужно было перевезти товар из Гайсина в Проскуров. Подрядился на это Гончар. Путь был не близкий, а у купца Гончар заметил не маленькие деньжищи — вот и задумал он сразу разбогатеть и, не долго думая, привел свою мысль в исполнение. Ночью, дорогою, купец вздремнул, а Гончар только этого и ждал и шкворнем, что есть силы, хватил его в лоб. Купец даже звука не издал никакого, и Гончар его принялся обшаривать. Денег нашлось около шести тысяч, часы там и прочее. Товар он дорогою распродал и воротился домой богачом. Случай этот, как он передавал мне сам потом, внушил ему страсть к деньгам и послужил основанием всей мошеннической его карьеры, и, раз пролив человеческую кровь — он уже не перед чем не останавливался. Далее он уже воровал и грабил не один, а целой шайкой, которую сформировал из таких же, как и сам, негодяев. Вот в это время попал к нему и я. Известность его, как опытного и хитрого мошенника, росла не по дням, а по часам. Его все в Уманском уезде боялись, и все дела его оставались безнаказанными, хотя он после убийства купца более не проливал крови, а научился собирать денежки другим, менее варварским способом. Разузнает, например, Гончар, что у такого-то крестьянина, купца или еврея завелась тысяченка-другая, сейчас это подберет товарищей и является на место. Время выберет поудобнее, хозяев перевяжет, коли нужно пригрозит револьвером, оберет, что только можно, и драла. Кони всегда были у него хорошие и хозяина не выдавали. В таких делах я сам несколько раз с ним бывал — очень ловкий и смелый каналья этот Гончар! Наконец вот задался подрядчиком к Бжодиковскому на завод, и как у него дела пошли прекрасно — честную копейку уже стал зарабатывать, да еще и какую, а все-таки своего первоначального дела не бросал, и все бы шло прекрасно, если бы не эта пани Августа. Все дело она нам перевернула!
— А что он проделал с N-ским исправником?
— О, господин следователь, тут сказалась вся его ловкость и знание людей вообще. Дело было так. Прослышал он, что у N-ского исправника водятся немалые деньжонки и что он их в банк или куда-либо не отдает, а держит дома, в среднем ящике письменного стола, в кабинете, и что исправник к купечеству, особенно к богатому, очень благоволит и любит, когда купцы за доброе с ними обхождение его всячески ублажают. Вот Гончар разоделся это по-купечески, как нельзя лучше, — борода у него в рост тоже хорошая, — нанял в городе лучшего извозчика и лихо подкатил на нем к крыльцу исправницкой квартиры. «Доложите, — говорит он человеку, — что вновь приехавший N-ской гильдии купец Афросимов желает видеть его высокоблагородие по торговым делам». Его сейчас же приняли, и в кабинете пошла беседа, причем Гончар заявил, что хочет открыть большую торговлю бакалейным товаром и что первым делом явился узнать, не будет ли каких препятствий со стороны начальства. Ну, а начальству разве такое дело может быть неприятным — одно слово, новая торговля новый доход! Слово к слову, разговорились и началось это угощение. Исправник развернулся вовсю — потому купец N-ской гильдии, и угощение не пропадет никогда, а Гончар только все осматривал и обдумывал. Наконец Гончар поднялся и заявил, что обычай-то он не весь исполнил, и вскоре возвратился с ящиком, в котором было 12 бутылок шампанского. Две бутылочки сейчас же раскупорили и опорожнили, а с остальными из столовой перешли в кабинет и принялись толковать совсем уже по душам. Скоро исправнику понадобилось и стол отпереть… Тут-то Гончар и увидел заветную шкатулочку. Исправник так разблагодушествовался, что стол-то и забыл запереть, а потом ему понадобилось куда-то выйти. Гончар шкатулочку-то и спрятал в картуз, стол запер, ключ себе положил в карман и сидел как ни в чем не бывало. Исправник входит, а Гончар поднимается и благодарит за угощение, обещая завтра зайти за бумагами в канцелярию и оформить разговоры. Исправник, довольный, провожает дорогого гостя до дверей. Гончар уже в сенях, а шапку все не одевает как будто из великого почтения к начальству. Только как заперлись за ним двери, вздохнул он свободнее да и махнул стрелой куда глаза глядят. На другой день только исправник хватился ключа от письменного стола; везде искал — нет, взломал стол — нет и шкатулочки. Пошли сыски да розыски, но все напрасно; Гончар как в воду канул. Вот видите, господин следователь, что такое Гончар, и все, что я вам рассказал, верно, — сам я справлялся, и все подтверждается…
Через несколько дней я сделал очную ставку между Гончаром и Гвоздем. Они долго и презрительно смотрели друг на друга и, наконец, начали один другого укорять. От укоров дошли до рассказов и улик, и они все подтвердили, что мне нужно было, и я быстро закончил следствие.
Скоро я разрешил и свидание пани Августы с Бжодиковским. Старик был ужасно рад и принялся меня благодарить. Что у них было там на свидании — не знаю, знаю только, что Бжодиковский внес мне денежный залог за свою прежнюю экономку и взял ее на поруки и свое попечение до суда. Из найденного при аресте Гончара и Гвоздя имущества поступило в пользу Бжодиковского чистыми деньгами 35 000 рублей; остальное они успели прожить, или, быть может, скрыли.
Когда я передал об этом Бжодиковскому, он только махнул рукой.
— Знаете, пане советнику, я уже, право, об этом забыл; мне только тогда было жаль этих денег, а теперь я уже совсем об них не думаю. Я думаю, мой коханый пани, как бы мне вызволить мою Августу из этого несчастия; ведь она, право же, жалкая женщина, и сынок еще при ней… Бог знает, чей он ещё…
— Чего же вы хотите?
— Научите меня, как сделать, чтобы совершенно освободить ее от суда и ответственности. Ведь она, право же, совсем не виновата.
