— Позвольте вас, сударь, просить о помощи; мать моя умирает, денег нет ни гроша, — пролепетала Маруся.
— Проходи, проходи, красотка, не мешай людям! — и купец быстро удалился.
«Ну, у этого старика чувства уже очерствели; вот идет элегантный молодой человек — этот не откажет», — подумала Маруся и обратилась к нему с тем же вопросом.
— Что надо, милая?
— Я ищу помощи.
— Какой помощи?
— Деньги мне нужны, деньги на лекарство матери — она умирает!
— Денег? — переспросил франт, покручивая усы и нахально засматривая Марусе в глаза.
— Да, денег, — краснея, ответила девушка.
— Но ведь, милая, денег даром никто не даст, а ты очень и очень недурна, — ответил франт, беря ее за руку.
Вся кровь вспыхнула у Маруси от негодования, И она, вырвав руку, побежала дальше. Дальше — еще хуже, оскорбления были еще тяжелей, еще больней, и Маруся решила к мужчинам больше не обращаться — «видно у всех у них уж такие черствые сердца, лучше обращусь к женщинам — им скорее доступно сострадание». Тут она заметила, что на этой шумной улице, невдалеке живет бывшая подруга её матери, госпожа Орок, которая имела бюро рекомендаций для гувернанток, бонн, экономок и прочих. Маруся остановилась, подумала, и решила пойти за помощью к ней.
— А, милая, что это с тобой, тебя нельзя узнать? — встретила ее госпожа Орок.
Маруся рассказала ей все.
— Вот оно что, а я было порадовалась за тебя, когда услыхала, что ты невеста богача и аристократа Вавилова. Что же тебе, собственно, от меня нужно?
— Я прошу помощи.
— Глупенькая, если бы ты была поумнее, то давно была бы богата и не терпела с матерью такой нужды. У меня нет теперь денег, чтобы помочь вам, но ты посмотри на себя в зеркало — ведь ты сама деньги, ведь ты красавица! Я же вам ничего не могу сделать.
Маруся вполовину не поняла слов госпожи Орока.
Она только увидела в них отказ и поспешила скорее от неё уйти.
Выйдя на улицу, Маруся была подхвачена разряженной праздничной толпой и вынесена на обширную площадь, где стояло громадное дощатое здание недавно проехавшего в N-ск цирка. Здесь она остановилась, и, после стольких неудачных попыток, кровь начала застывать в сердце несчастной девушки, в отчаянии она хотела броситься под колеса несущихся по улице экипажей, но она вспомнила, что у нее есть мать. Несколько минут она оставалась в раздумье на площади; наконец, её внимание приковала к себе громадная афиша на стене цирка. Она машинально подошла к ней и начала читать. На афише между тем громадными буквами было обозначено, что прибывший на днях из Америки укротитель зверей Джон-Дик-Буль даст публике завтра, в помещении цирка, в клетке с шестью львами, невиданное зрелище. Долго она смотрит и перечитывает афишу. Билеты заблаговременно можно получать в квартире укротителя в С.-Петербургской гостинице, № 24-й. Вдруг какая-то внезапная мысль осветила ее молодое, красивое, но изнеможенное лицо, и она быстро пошла по направлению к гостинице, где жил укротитель зверей.
Вот она уже у дверей знаменитого Джон-Дик-Буля, объездившего всю поверхность земного шара и удивлявшего своей магической силой над самыми дикими зверями и турецкого султана, и китайского богдыхана; трепетно входит она в первую комнату, идет далее и останавливается в большой комнате, где за письменным столом, заставленным всевозможными электрическими машинками, инструментами и пистолетами, сидел крепкого сложения пожилой уже человек. При появлении девушки с растрепанными волосами, в одежде, в которой выражались и крайний беспорядок и крайняя бедность, Джон-Буль встал и, поклонившись, на ломаном русском языке спросил:
— Что вам угодно, сударыня?
— Мне нужно видеть укротителя зверей Джон-Буля, — ответила дрожащим голосом Маруся.
— Вы, сударыня, с ним говорите, — что вам угодно?
— Меня привела к вам, сударь, крайняя нищета; я — сирота, мать моя в сырой квартире умирает от голода и болезни. Я пришла просить вашей помощи.
— Извольте, очень рад, — и Джон-Буль подошел к столу, отодвинул один ящик и достал ей оттуда несколько серебряных монет.
— Нет, сударь, я пришла просить иной помощи, чем та, которую предлагаете вы. Вероятно, вы подвергаете свою жизнь опасностям не ради одного искусства, а и ради необходимости приобретать деньги; люди не дают даром золота, но они охотно и дорого платят за то, чтобы насладиться зрелищем, потрясающим их душу и подстегивающим их жадное любопытство. Я пришла просить вас, умолять, отложить на послезавтра свое представление в клетке со львами, сделать новую публикацию, что в клетке с этими дикими, страшными зверями даст концерт на арфе девица из N-ского общества. Из удовольствия, или скорее из любопытства, но зрителей, я думаю, будет больше.
— Я начинаю вас, сударыня, понимать и поддаюсь вашему плану.
— Позвольте, сударь, — энергично перебила его Маруся. — Если уж отвага на появление в клетке львов так велика в мужчине, что привлекает толпы людей, то, конечно, число их удвоится, когда узнают, что на опасный подвиг пускается неприготовленная к этому молодая девушка, которая к тому же еще будет играть на мелодичном инструменте, окруженная не совсем обычной и сведущей в музыке компанией. За мой риск своей жизнью — вы дадите часть из вашего сбора, и я облегчу этим участь матери и свою.
Благородный тон, которым говорила Маруся, и её гармонический голос сильно подействовали на рассудительного и хладнокровного янки. Он бегло окинул ее своим холодным взглядом, всмотрелся в её прекрасное пылающее лицо, в её полную колеблющуюся грудь, и Маруся представилась ему столько же прекрасною, как женщины его родной страны.
— Садитесь, сударыня, — сказал он ей. — Вы так расстроены, так устали. Знаете ли вы, милый ребенок, на что вы идете? Знаете ли, что деньги, брошенные нам толпой, её аплодисменты, — добываются очень и очень тяжело. Вы, я вижу, горячо любите свою мать и, следовательно, должны беречь себя для неё. Подумайте, что достаточно, может быть, одного вашего неудачного движения в клетке, лопнувшей струны на арфе или вообще какой-нибудь случайности, неожиданности, и от вас не останется клочка… Звери изорвут вас так же легко, как ваши пальцы будут ходить по струнам арфы. Я, может быть, в тысячный раз буду появляться в клетке, но я — другое дело… у меня нет родных, я один на свете, и, конечно, чем я рискую — только своей собственной жизнью, за которую, всякий раз, как я вхожу к этим своим милым друзьям, я не ручаюсь. А вы? Нервы ваши слабы, у вас может закружиться голова, и вы можете умереть от одного лишь страха: вы не понимаете, какой трудный, какой рискованный путь избираете вы, чтобы помочь своей матери?
— Ничего, сударь, но я решилась, и Бог милостив: он поможет мне и даст твердость духа. Умоляю вас, не откажите мне в этом благодеянии!
— Извольте, милое дитя, извольте, — ответил Джон-Буль, видя твердость и решимость девушки. — Сбор мы разделим на две равные части — согласны вы?
