— Совершенно согласна, благодарю вас.
— Да, сударыня, сейчас же мы отправимся в цирк, я хоть слегка познакомлю вас с вашими друзьями косматыми и посмотрю, как они вас примут… А сейчас я отдам распоряжение об отмене зрелища до послезавтра и выпушу афиши о вашем участии.
— О, как я вам благодарна!
— Послушайте, сударыня, а хорошо ли вы можете играть на арфе? — деловито уже спросил Джон-Буль.
— Я играю хорошо, но никогда не выступала публично… надеюсь не сробеть.
— Смотрите же, дитя, не робеть, а теперь пойдемте, — и они поспешно отправились в цирк. Здесь он велел не кормить на ночь зверей, а рано утром в день представления хорошенько накормить их, причем утроить им порции мяса, чтобы звери были совершенно сыты и, значит, спокойны. Тут же Джон-Буль распорядился анонсом об отмене на завтра представления и выпуске новой афиши, громадной, в несколько красок, причем имя, отчество и фамилия Маруси были обозначены аршинными первоначальными буквами и звездочками. Потом он велел служителям и своим помощникам выкатить клетку на арену. Сняли щиты, и глазам Маруси представились шесть громадных, страшных африканских львов! Оказавшись на свету, они начали вставать со своих мест, потягиваться и, рыча, подходить к решетке. Кровь застыла в сердце бедной девушки при мысли, что через каких-нибудь 48 часов она должна быть среди этих страшных животных, да еще играть!..
— Вот, сударыня, обратите внимание на этого важного зверя, — сказал Джон-Буль, показывая на громаднейшего старого африканского льва, вплотную подошедшего к решетке клетки. Это самый свирепый, и Боже вас упаси не понравиться ему своим обращением, не наступите ему на ногу или хвост, а сейчас вы можете его погладить и дайте вот кусочек мяса.
Маруся со страхом прикоснулась к громадной гриве зверя-великана, который принял это с подобающим спокойствием и спокойно проглотил поданный ему кусочек мяса. То же самое она проделала и с остальными пятью чудовищами.
— На первый раз довольно. Завтра во время кормления обязательно будьте здесь и по несколько кусков мяса сами дадите вашим новым друзьям, а теперь до свидания! Завтра в два часа будьте здесь.
— До свидания, в назначенный час я явлюсь к вам сюда тайно, конечно, от своей матушки.
Когда Маруся уже вышла из цирка, ее догнал Джон-Буль.
— Я совсем было упустил из виду. Вот будьте любезны, возьмите пока в счет вашего гонорара, — сказал он, подавая девушке двадцатипятирублевый билет.
Маруся было не хотела брать, но Джон-Буль настоял.
— Смотрите же, не робейте и старайтесь прорепетировать две-три вещицы для своего необычайного концерта, — сказал он, пожимая еще раз на прощанье руку молодой девушки.
Маруся вышла на площадь, и снующая, разряженная толпа не нагнала на нее той страшной тоски и грусти, которую навела утром. В будущем она имела надежды, а сейчас она сжимала в руке деньги, на которые многое могла приобрести для своей любимой матушки. Она сейчас же накупила лекарств, вина для больной и быстро пустилась к себе на Подол…
Вереницей несутся мимо неё кареты, коляски, ландо, пыль столбом от экипажей, пешеходы покрывают все тротуары, но Маруся не обращает на это оживление и движение никакого внимания, поспешно удаляясь подальше от всего этого, занятая мыслями о себе и матушке…
Дома Марусю ожидали нерадостные вести. У матушки усилились припадки кашля. Чахоточный румянец предательски разливался по исхудалому лицу больной и предсказывал скорую печальную развязку. Маруся дала ей лекарства, подкрепила силы больной вкусным куском мяса и вином, а затем пригласила доктора, который тут же недалеко и жил. Доктор тщательно осмотрел больную, выслушал и прописал какое-то успокоительное лекарство.
Уходя, он отвел Марусю в сторону и прямо ей объяснил, что опасность очевидна и близка.
Что было делать несчастной девушке?
Ей нужно было и ухаживать за больной матерью, быть готовой к её смерти и хотя что-нибудь приготовить для будущего концерта; кроме того, ей нужно было привести в порядок единственное свое белое платье, в котором она решила выступить пред глазами сотни людей в своей необычайной роли. Тысячи мыслей проходили в голове бедной двушки; думала она и об исходе болезни матушки, о своем полном сиротстве и одиночестве, о концерте в клетке со львами, исход которого трудно было предсказать и, наконец, думала она о Вавилове, который, наверное, будет там в цирк, увидит её и, конечно, узнает…
Ночь она провела без сна у постели матери, которой к утру сделалось несколько лучше. Днем она попросила соседку-старушку посидеть около больной, а сама, захватив арфу — единственную вещь, оставшуюся от когда-то вполне приличной обстановки, ушла к соседям, где и принялась разыгрывать давно забытые вещи, мелодии которых была навеяна первою страстною любовью молодой девушки. Странное дело! Она так давно не бралась за арфу, так давно не играла, но как только пальцы коснулись струн — они запели о том именно, о чем она старалась не думать, чего так боялась. Бедняжка, она и теперь еще любила…
Играла она чрезвычайно грациозно и с большим чувством, и если принять во внимание обстановку концерта, не трудно было предсказать рев и стон восторгов толпы, всегда жадной до подобных исключительных зрелищ. Маруся чрезвычайно была обрадована, что матушке сделалось значительно лучше. Она вновь пригласила доктора и тихонько попеняла за неосновательность его предположения.
Доктор был старик, опытный немец и чахоточных видел в своей практике немало. Он только улыбнулся, покачал головой и сказал Марусе:
— Чудес более на свете нет, а маленькая отсрочка возможна.
Он велел как можно больше давать больной крепкого бульону и вина и сказал, что вечером наведается, так как возможно, что к вечеру будет у больной перемена. Маруся обрадовалась, так как, конечно, предполагала, что перемена будет к лучшему. Оставив около матушки старушку, она под каким-то предлогом вышла из дому и, захватив арфу с собой, помчалась на извозчике в цирк.
Было около двух часов, когда она остановилась у громадных ворот цирка. Джон-Буль был уже там и любезно ее встретил.
— Прекрасно, сударыня. Вы даже захватили с собой и укрощающее орудие! Вот мы сейчас и испытаем его силу. Пойдемте, вы покормите немного зверей, а затем сыграете мне что-нибудь.
В цирке был страшный рев: львы с остервенением бросались на куски мяса и пожирали их чуть ли не с костями. Помощники Джон-Буля с длинными железными прутьями суетились около клетки и унимали особенно рассвирепевших хищников.
— Вот видите, какие они буйные, когда голодны и насыщаются, а насытятся, — те же овцы. Явление это, впрочем, всего лучше проверить на людях; поверьте, люди — те же звери. Пойдемте в мой временный здесь кабинет, вы там мне сыграете что-нибудь, а потом уже явимся к ним с деликатесами в виде чистого мяса, без костей и с кровью… Вы не обратили внимания, сударыня, на аршинные афиши, расклеенные уже по всему городу и возвещающие ваше благосклонное участие в завтрашнем представлении?
