«Это, верно, и есть тринадцатый, — думал я. — Тоже, может быть, вращался в хорошем обществе и весело жил, а теперь вот в какую обстановку попал и хлопочет о двугривенном!»
Скоро партия вышла из тюрьмы, прибыла на вокзал, ее рассадили по вагонам, и поезд наш тронулся. Поезд был пассажирским, но из пассажиров почти никого не было. Было около двенадцати ночи, спать не хотелось, настроение было убийственное. Я вспомнил о Руджицком и приказал писарю принести его документы. В статейном списке значилось, что дворянин Руджицкий отправлен на каторжные работы на четыре года за «умышленный поджог своего имущества». Эта канцелярская фраза меня не удовлетворила, мне хотелось знать обстоятельства, при которых дворянин решается совершить такое преступление, и я приказал привести Руджицкого ко мне.
Когда мы остались в купе только вдвоем, я обратился к нему на «вы», предложил сесть, папироску, и мы начали беседовать. Руджицкий был красивым парнем высокого роста и прекрасно говорил по-русски. Он непринужденно болтал и скоро рассказал мне про себя все.
— Знаете, наследство на каторгу меня упекло. Не будь этого проклятого наследства, я, наверное, и до сих пор служил бы в банке и жил, как порядочный человек. Ядвигу я не виню: все женщины одинаковы, и она не лучше других, а я виноват, что посвятил ее в это дело. Им никому не следует говорить о серьезных делах и доверять какую-нибудь тайну.
— А кто это Ядвига?
— Сожительница моя… Она заявила на меня прокурору о поджоге, и вот как это случилось. Я вам все по порядку расскажу.
— Пожалуйста, — попросил я.
Я ДВОРЯНИН СЕДЛЕЦКОЙ губернии, как видите, человек я еще не старый — мне только тридцать пять лет. Получив домашнее образование, в восемнадцать лет я поступил на службу в банк; хотя служба там мне не особенно улыбалась, однако при своей скромной жизни я мог кое-как сводить концы с концами.
Родители мои умерли, родственников по отцу или матери я не знал, хороших близких знакомых я не имел, почему и жил круглым сиротой. Это сиротство в двадцать пять лет сказалось особенно сильно, и мне невыносимо скучно стало жить одному. Искать пришлось не особенно долго, и моя муза нашлась в лице девицы Ядвиги, очень красивой и статной брюнетки, но и очень пустой и капризной кокетки.
Тем не менее я ее полюбил, мы сошлись и зажили своим маленьким хозяйством, ведение которого исчерпывалось сорока рублями в месяц, получаемыми мною из банка. К тому же Ядвига имела хороший вкус и прекрасный аппетит, а вести хозяйство не умела, почему и жили мы впроголодь, плохо, но зато была энергия и уверенность в лучшем будущем. Прошло два года. За прилежную службу в банке я получил повышение по службе, положение наше улучшилось, и мы жили уже почти хорошо; бывали в театре, имели хорошую квартиру, прислугу и прочее.
Между тем фортуна, видно, обратила на меня свое благосклонное внимание и, продолжая улыбаться, не далее как через пять-семь месяцев после этого послала мне еще новое, большое счастье. Нежданно-негаданно, я вдруг получил громадное наследство от своего дальнего родственника, которого я, кстати, никогда и в глаза не видал. Умирая, родственник этот завещал мне несколько тысяч денег и громадный дом в Варшаве, с тем, однако, чтобы с дома я только пользовался доходами, а продать не имел права. Я с радостью принял свалившееся мне с неба наследство, бросил службу в банке и переехал с Ядвигой в Варшаву.
За благом вслед идут печали и скоро оказалось, что родственник, не будь он помянут, был большой чудак. Он оставил мне большой дом и мало денег; дом приносил только один расход, и я скоро был в таком положении: деньги прожиты, дома ни продать, ни заложить нельзя, службы подходящей не находилось, и вот я решил перехитрить своего чудака-родственника. Дом был застрахован на солидную сумму, и вот он в одно прекрасное время неизвестно от чего сгорел.
Все обошлось благополучно, я получил сполна страховую премию, и скоро об этом все позабыли. Позабыл уже и я, живя припеваючи на солидный капитал. Но Ядвига! Ей с чего-то вздумалось, чтобы я на ней непременно женился. Напрасно я доказывал ей, что необходимости в браке нет никакой, так как детей у нас не было. Напрасно я уверял ее в своей безграничной любви, напрасно просил выбросить эти затеи из головы. Ядвига стояла на своем и тянула меня в костел. Пошли между нами ссоры, недовольство друг другом, недоверие, а наконец, я заметил, что она мне изменяет. Тут уж я не вытерпел и… вздул ее…
Ядвига на другой день от меня сбежала и донесла прокурору, обвиняя меня в умышленном поджоге дома, с страховой премии которого она, однако, не забыла захватить десять тысяч рублей.
Началось следствие, я попал в тюрьму и, наконец, вот иду на каторгу… Что за желание такое непременно венчаться, понять до сих пор не могу! Ведь я ей ни в чем решительно не отказывал!
— НУ, А ПОСЛЕ этого вы Ядвигу видали?
— В суде и на предварительном следствии, конечно, видел, а затем она два раза приходила в тюрьму для свидания со мною, но я уже ее не принял.
— А теперь вы имеете о ней известия?
— Слыхал, что десять тысяч, которые она с собой захватила, уже промотаны, или ее обобрали. Ну да Бог с ней! — грустно сказал Руджицкий, поднимаясь с места и направляясь к выходу.
Я пожелал ему покойной ночи и отпустил его с писарем в общий вагон. Этим, однако, мое знакомство с Руджицким не кончилось. На станции Брест, где поезд стоит более часа, ко мне явился унтер-офицер и доложил, что меня желает видеть какая-то барыня, по делу. Я оделся и вышел на площадку. Перед вагоном на платформе, стояла высокая красивая брюнетка, тяжело опираясь на руку тучного, еще не старого блондина. Дама ломаным русским языком объяснила мне, что она желала бы пройти по вагонам и раздать арестантам милостыню. Я ответил, что в вагон пустить ее не могу, но что деньги могу принять, и их выдадут арестантам в Москве.
— Но я сама хочу раздать! — кипятилась красавица.
— Это, сударыня, не дозволяется, — хладнокровно отвечал я.
— Пойдем! — обратилась она сердито к своему кавалеру и быстро направилась вдоль арестантских вагонов, в окна которых выглядывали истомленные лица преступников. Остановившись у окна, в которое смотрел Руджицкий, она, прежде чем это заметил конвойный солдат, сделала какой-то угрожающий жест, а затем начала посылать рукой воздушные поцелуи.
Я это заметил со своей площадки и велел жандарму барыню с ее кавалером убрать. Оказывается, что это была Ядвига, которая выехала из Варшавы до Бреста с тем же поездом, с которым отправлялся в ссылку Руджицкий. Случайность ли это, или она хотела ему показать, как теперь она висит на шее другого, — сказать трудно. Второе предположение, пожалуй, будет вернее, так как женщины способны мстить даже тогда, когда люди в своем беспомощном состоянии заслуживают лишь одного сострадания…
Шайка контрабандистов
(Рассказ офицера пограничной стражи)
НЕДАВНО ПО СВОИМ делам, мне пришлось побывать в Варшаве. На обратном пути в Москву, в вагоне я познакомился с почтенным отставным полковником, служившим в пограничной страже, на австрийской границе.
