Полковник тот постоянно проживал в Варшаве и ехал в Нижний Новгород, где состоял крупным акционером какого-то пароходного общества. Он оказался очень любезным собеседником, и мы всю дорогу провели в разных разговорах и незаметно доехали до Москвы. Из своей прежней пограничной службы он рассказал мне немало интересных эпизодов про контрабанду и контрабандистов, между прочим про одну очень смелую и дерзкую шайку…
ЭТО БЫЛО ОЧЕНЬ давно — я только что был назначен в пограничную стражу. На одной версте от пограничного местечка С., где располагалась моя штаб-квартира, протекала гнуснейшая речушка Сбруч, которая тем не менее служила географической и естественной границей нашей с Австрией. Через эту речонку был перекинут, у самого местечка, деревянный мост, на одном конце которого стояла наша, а на другом — австрийская таможенная застава. Контрабанда в то время процветала — ею занималось все и вся; были контрабандисты по профессии, провозившие через границу неоплаченные пошлиною товары и доставлявшие их в близлежащие города и местечки. Они состояли чуть ли не постоянными поставщиками. Много было скрытых контрабандистов, преимущественно из местных жителей, проносивших только продукты для домашнего обихода и хозяйства, и, наконец, были контрабандисты-разбойники, которые зачастую вместе с контрабандою переправляли к нам из Австрии награбленное имущество. Здесь его сбывали и здесь же делились барышами.
Последние происходили преимущественно из цыган, были очень смелы, ловки и отважны, они отлично знали расположение наших кордонов и при случайной встрече со стражниками нередко вступали с ними чуть ли не в открытую схватку, пуская в ход ножи и револьверы.
Я принялся горячо за дело, часто проверял посты, часто сам даже залегал ночью в непроходимых и глухих местах, где, по моему мнению, можно пройти контрабандистам, но, к своему удивлению, на другой или третей день узнавал, что контрабанда прошла благополучно как раз в противоположном конце моего пограничного участка.
Приходилось задерживать лишь мелких контрабандистов, а крупные как-то ускользали из рук.
В таможенном начальстве я не встречал поддержки, и оно только подсмеивалось над моей энергией и усилиями. Скоро, однако, обстоятельства изменились. В одно прекрасное время весь штат таможни был уволен в отставку, и начальником был назначен мой товарищ по корпусу Попов, человек молодой, энергичный, независимый в средствах и безусловно честный кавалерийский офицер.
С первых же шагов его деятельности контрабандисты всех категорий сразу почувствовали, что с новым начальником и подобранными им подчиненными шутить не приходится; снисхождения и пощады ждать нельзя. Мы же обрадовались этой случайной и приятной встрече. Я описал ему положение дел и высказал свои предположения.
Мы с Поповым ударили по рукам и заключили союз, решив помогать друг другу и до последней крайности бороться с развившимся злом.
В течение трех или четырех месяцев после этого было задержано несколько крупных партий контрабанды и масса мелкой, как-то: лент, обуви, белья и прочего. Между тем австрийские власти начали постоянно сообщать нашей полиции, что в Галиции происходят очень часто грабежи и награбленное имущество вместе с контрабандою уходит за нашу границу.
Последнее телеграфное сообщение состояло в том, что шайка отъявленных контрабандистов и головорезов напала на усадьбу какого-то богатого помещика, жившего одиноко и скупо, истязала его и прислугу, разграбила весь дом, захватила деньги, ценные вещи, даже старое вино из погребов, и все это на днях будто бы переправится к нам.
Действительно, на другой же день явился ко мне унтер-офицер Пилипенко, очень сметливый и расторопный хохол, и заявил, что он получил достоверные сведения от одного лица, что ночью этого дня пройдет партия контрабандистов-цыган с большим количеством вьюков на лошадях, что контрабанду повезут двумя партиями, в одном месте. Караваны пойдут один за другим, и остановятся в С., в крайней избе у известного контрабандиста и ловкого мошенника Галки.
Те подробные сведения меня очень обрадовали, и я поспешил поделиться ими с Поповым. Мы решили так: пропустить шайку через границу, не выпуская ее из виду, дать негодяям войти в избу, расположиться там и успокоиться, а затем уже взять их. Усилить везде кордоны и конные разъезды, полиции ничего не сообщать, потому что полицейские могли только напугать злодеев и все испортить. В том месте, где, по словам Пилипенко, должны были пройти контрабандисты, я снял кордон, но зато усилил его на шесть человек с каждой стороны.
Меня весь этот день била лихорадка, и я не знал, как дождаться вечера. Я прекрасно понимал, что предстоит опасное дело, которое может кончиться и кровопролитием, но в то же время понимал, что при удачном исходе это положит конец контрабанде в нашем районе и даст мне и моим солдатикам изрядный процент при конфискации.
Наступила холодная и темная ноябрьская ночь. Земля уже замерзла, но снегу еще не было, и река не покрылась льдом; ветер поддувал холодный и резкий.
Отдав солдатам необходимые на этот случай распоряжения я в десять часов был уже на месте. Мы залегли на берегу реки в кустах и стали ждать. Причем людям было строго приказано не курить, не разговаривать и не шевелиться. Я боялся одного: что с контрабандистами очень часто бывают собаки, которые и могут почуять нас раньше, чем банда перейдет речку и будет в наших руках. Тогда весь план пропал бы, пришлось преследовать, стрелять, словом, шуму было бы много, а толку никакого, так как контрабандисты прекрасно знали местность и могли легко ускользнуть от нас. Прошло более четырех часов, но никакого шума, никакого признака движения на той стороне границы слышно не было.
Я весь продрог. Хотелось курить, и я начинал уже терять терпение, как вдруг Пилипенко тронул меня за рукав и показал рукой на ту сторону реки. Я услыхал какой-то глухой топот. Шум этот становился яснее, и вскоре недалеко от нас раздался неясный, сдержанный говор нескольких голосов, а еще немного погодя мы услышали шлепанье по воде, фырканье лошади, и, наконец, все смолкло — контрабандисты переправились на наш берег и замерли, прислушиваясь.
Скоро вновь раздался глухой топот, и караван тихо тронулся по направлению к избе Галки.
Мы насчитали три лошади, сильно навьюченные, и при них шесть человек. Вскоре в домике Галки блеснул огонек и сразу потух.
Мы тоже тихонько вышли из засады и, на значительном хотя расстоянии, окружили избу, не принимая никаких мер в ожидании прихода второго каравана, а этот, можно сказать, был уже в наших руках.
Прошло более часа. Кругом было тихо, а второго каравана не слышно. Я послал одного солдатика — хорошего пластуна — подобраться к избе и послушать, что там делается.
Солдатик вскоре возвратился и доложил, что в избе стоит шум и гам, есть свет, но окна закрыты ставнями и завешаны, что в конюшне, действительно, стоят три лошади, и у них ноги обвязаны тряпками и сукном.
«Вот почему, — подумал я, — стука копыт не было слышно».
Более терять времени не приходилось, пропели третьи петухи, и уже начинало светать; второй караван не шел, и я приказал приготовить револьверы, тихо подступить к самой избе и оцепить ее.
