Для Клейна новость была шоком. Всего несколько дней назад он оформил сделку, которая должна была оставить в прошлом неудачи с NEMS и Northern Songs и выставить его — даже в глазах Пола — спасителем, которого так не хватало Beatles. Он выторговал новые условия у их американского лейбла Capitol, в соответствии с которыми их потиражный гонорар повышался с 17,5 % оптовой цены до неслыханных 25 %. Со стороны Beatles требовалось только обеспечивать ежегодно по два альбома и три сингла в течение следующих шести лет.
Когда другие группы высшего эшелона теряли своих ведущих членов — Брайана Джонса из Rolling Stones, Джона Себастиана из Lovin’ Spoonful, Пола Джонса из группы Манфреда Манна, Грэма Нэша из Hollies, они просто находили замену и продолжали существовать. Но о замене Джона не могло быть и речи: если он уходил, это был конец контракта с Capitol — и самих Beatles.
20 сентября, на следующий день после поражения в борьбе за Northern Songs, они собрались на Сэвил-роу, 3, чтобы подписать контракт с Capitol. О решении Джона знали только Клейн и Йоко. Клейн попросил его ни с кем не делиться, пока не будут поставлены подписи, и Джон согласился. Фактически повод для встречи должен был снять обычные трения между двумя конфликтующими фракциями. В переговорах с Capitol Клейн представлял Пола наряду с тремя остальными, и после того как люди Пола внимательно прошлись по тексту контракта, он признался, что впечатлен новой высокой ставкой. «Если ты нас и надуваешь, то я не вижу в чем», — сказал он Клейну.
Начало собрания походило на сеанс семейной терапии: Джон ворчал о том, как Пол стал помыкать группой после смерти Брайана Эпстайна, о его неустанной производительности, об «отжимании» места на альбомах и «бабушкиной музыке» вроде «Ob-La-Di, Ob-La-Da» и «Maxwell’s Silver Hammer». Было сказано и про Джорджа, которого Джон представил в образе брошенного родителями ребенка. Качество «Something» и «Here Comes the Sun» наконец-то заставило Джона уважать «этого чертова пацана», и теперь он, по-видимому, считал именно Пола ответственным за все то время, которое Джордж провел в тени Леннона и Маккартни.
Пол мог бы возразить, что вся слава нынешнего международного хит-сингла Beatles «Come Together / Something» принадлежала Джону и Джорджу, а самого его нигде не было видно. Большинство жалоб Джона не имело никаких оснований, будучи порождением его собственной неуверенности в себе и хронической лени. Но даже несмотря на это, Пол отвечал сдержанно и примирительно, один раз даже с печалью в голосе, когда позволил себе усомниться в том, правда ли их профессиональная жизнь превратилась в такой беспросветный ад. «Когда мы приходим в студию, даже в плохие дни, я все равно играю на басу, Ринго все равно садится за барабаны… Мы ведь все равно никуда не деваемся, правда же?»
То, что Джон все-таки явился и поставил подпись под шестилетним контрактом, по-видимому, означало, что он рассчитывал на какое-то будущее для них вчетвером. Находясь под этим ложным впечатлением, Пол начал говорить о возможном возвращении к концертной деятельности, заново высказав свою прежнюю идею об организации анонимного турне по небольшим клубам. «Ты не понимаешь, — прервал его Джон. — Я ухожу. Мне нужен развод, как с Синтией».
В такой ситуации сразу возник вопрос, следует ли вообще подписывать контракт, который у группы теперь практически не было шансов выполнить. Клейн высказался за, и Джон Истман, от имени Пола, тоже не стал возражать. «Мы подписали его в каком-то тумане, — потом будет вспоминать Пол, — на самом деле не понимая, почему мы это делаем».
Пол и Клейн на короткое время объединили усилия, убеждая Джона пока сохранить его бегство в тайне. Цель заключалась не только в том, чтобы избежать резких движений со стороны Capitol. На носу был выпуск Abbey Road, и — как считалось в 1969 году — новость о близком конце группы могла оттолкнуть потенциальных покупателей.
Хотя Джону удалось сохранить обет молчания, он не мог скрывать, что все больше отдаляется от коллектива. Группа превратились для него из «мы» в «они» и теперь представляла собой нечто такое, к чему ему больше не хотелось иметь никакого отношения. «Beatles могут и дальше привлекать широкую аудиторию, — сказал он одному интервьюеру тоном стороннего наблюдателя, — пока продолжают делать милые альбомы вроде Abbey Road с милыми фолк-песенками вроде „Maxwell’s Silver Hammer“ [!], от которых так торчат бабушки». Позже, выступая на радио, он презрительно добавил к названию Beatles «так называемые».
Главное его внимание теперь целиком сосредоточилось на другом музыкальном коллективе, одним из членов которого была его жена, а еще четверо представляли собой плексигласовые стойки. В октябре он снова собрал Plastic Ono Band (на этот раз с Ринго за барабанами), чтобы записать «Cold Turkey» — пронзительную хронику его с Йоко недавней попытки завязать с героином. Несмотря на то, что Пол был непричастен ни к созданию песни, ни к истории с героином, вещь должна была быть зарегистрирована под авторством Леннона — Маккартни, однако Джон поставил под ней только свое имя.
Пол же чувствовал себя измотанным «бесконечными спорами о деньгах, переругиванием с остальными битлами, [из-за чего] группа, когда-то означавшая для тебя полную творческую свободу, превратилась в полный кошмар». Даже на самом неунывающем и по-юношески оптимистичном из четырех все это сказывалось не только морально, но и физически. «Клянусь, у меня тогда появились первые седые волосы, — вспоминал он позже. — Я посмотрел в зеркало и подумал: „Вижу, вижу, вот и вы! Добро пожаловать“».
Лондон тоже начал действовать ему на нервы, чего еще недавно, будучи по натуре светским человеком и прилежным потребителем культуры, он не мог себе представить. Враждебность его поклонниц к Линде совсем не прошла, как он рассчитывал, а наоборот, казалось, только усилилась. Уличную ограду его дома на Кавендиш-авеню периодически расписывали злобными посланиями. Как-то жарким днем, когда Линда возвращалась домой одна, какая-то пикетчица запустила ей в лицо шоколадным десертом. Через мгновение разъяренный Пол выбежал из дома с криком: «Кто сейчас бросил в Линду эскимо?» — «Вообще-то, — поправила его нападавшая, — это был шоколадный мусс».
Пикетчицы уже давно научились попадать к нему в дом в его отсутствие, но до сих пор проникали туда почтительно, как в святилище, ничего не разрушая и лишь унося в качестве сувениров цветы из ваз или обрывки туалетной бумаги. Самым ценным их трофеем были брюки Пола, которые фанатки примеривали каждая на себя, подгибая или отпуская брючины в зависимости от размера носившей.
Теперь же из дома регулярно пропадали одежда, напечатанные Линдой фото, даже деньги. Пол решил не привлекать полицию, а поймать воровку или воровок самостоятельно. Они с Линдой демонстративно отъехали от дома и остановили лимузин поодаль, после чего пробрались в сад соседа напротив и, прячась за изгородью, начали слежку.
К сожалению, одна из самых честных и вежливых пикетчиц выбрала именно этот момент, чтобы осторожно протиснуться сквозь внешние ворота, не обеспечивавшие никакой охраны, и оставить букет цветов перед входной дверью. К ее ужасу, предмет ее обожания вдруг набросился на нее с криками: «Это ты! Ты!» — и начал ее трясти. Увидев цветы и осознав свою ошибку, он тут же остановился и вместо этого, полный раскаяния, стал гладить ее по голове.
