О.: На наших концертах, конечно, кричат, но не в такой степени. Раньше люди приходили и из-за криков не могли расслышать никакой музыки. А теперь могут.
В.: Вы хотите возродить Beatles?
Не обращая внимания на ответ, американские телерепортеры-новостники, этот народ с усами как у моржей и рубашками в уродливую полоску, удалялись к себе и стряпали тот сюжет, которого добивался редактор: «Сегодня вечером есть вероятность — всего лишь вероятность, — что четверо битлов могут вновь выйти на сцену вместе. Если это случится, вы узнаете об этом первыми в программе „Новости своими глазами“». В итоге Полу это осточертело до такой степени, что он сочинил небольшой стишок — наподобие тех, которыми чемпион мира по боксу в тяжелом весе Мухаммед Али (с которым Beatles познакомились в свою первую американскую поездку в 1964 году) любил предсказывать себе победу накануне матчей с целью поддразнить своих оппонентов:
Beatles расстались в шестьдесят девятом, и с тех пор у них все прекрасно. И если этот вопрос не перестанут задавать, никому никогда не будет покоя. А если я его услышу еще хоть раз, думаю, придется сломать вам челюсть.
Но к 10 июня, когда Wings Over America («Крылья над Америкой») достигли Сиэтла, произошел перелом. Собравшаяся на стадионе «Кингдоум» аудитория в 67 тысяч человек побила национальный рекорд посещаемости для мероприятий в закрытых залах. Пол появился на обложке Time («Маккартни возвращается») и нескольких других журналов, в том числе People и Creem. «Маккартни вернулся в США триумфатором, — начинался типичный репортаж. — Он единственный из экс-Beatles собрал новую группу, и именно этой группе мы обязаны главным событием популярной музыки нынешнего года… она производит тот же эффект, что и Beatles десятилетие назад, только теперь это новый звук для нового поколения».
Впоследствии из гастрольных записей сделают тройной концертный альбом-хит, а также документальный фильм «Рок-шоу» («Rockshow»), который станет одним из первых дистрибуторских успехов компании Miramax Харви Вайнштейна. Вайнштейн, найдя прибыльный рынок среди населения студгородков США, тем самым познакомил с Wings людей, слишком юных для ностальгии по Beatles, и одновременно подарил Полу американский «университетский тур» в пару к его более чем скромному британскому 1971 года.
После Сиэтла публика приветствовала Пола столь же неистово, как и в битловские годы, только теперь все это предназначалось не четырем, а одному. Хамфри Оушен, который под конец заполнит гастрольными зарисовками восемь блокнотов, чаще всего выхватывал из толпы лица, так или иначе реагирующие на присутствие Пола. «У всех девушек взгляд выражал одно и то же, — вспоминает Оушен. — Все это время они берегли себя для него — хотя прекрасно знали, что он уже женат».
В своей эйфории Пол даже смог закрыть глаза на очередную из непредсказуемых выходок Джимми Маккаллоха, когда после окончания шоу аудитория ревом вызывала группу на бис, а тот по какой-то причине стал упираться. Вместо того чтобы изображать из себя царственную большую звезду, Пол просто схватил его и вытолкал на сцену, где тот, в силу своей противоречивой натуры, отыграл лучше, чем за весь предшествующий концерт.
18 июня, в день его столь нежеланного тридцатичетырехлетия, рядовой персонал тура устроил своей звезде неожиданную вечеринку с приглашенным ансамблем мариачи, от которого Джим Маккартни был бы в восторге. Как полагается, была подвешена пиньята — животное из папье-маше, наполненное конфетами и игрушками, которое Пол с завязанными глазами должен был разбить длинной палкой. После пары неудачных заходов он, наконец, нанес точный удар, и всевозможная вкуснятина просыпалась на землю разноцветным дождем. То же самое, в общем-то, можно было сказать и о Wings Over America.
Три дня спустя в лос-анджелесском «Форуме» на сцену неожиданно выскочил Ринго и вручил ему букет, за которым последовало объятие, — два жеста, совершенно чуждые ливерпульским юношам их поколения. После шоу Ринго появился за кулисами с как будто заломанной за спину рукой, то есть притворяясь, что его ведут силой. Однако никто не сомневался в том, что их теплые чувства друг к другу совершенно искренни, и столь же очевидно было удовольствие Пола, когда Ринго признался, что шоу вышло «вполне ничего себе… восемь из десяти».
Однако самым лучшим подарком на день рождения стала подслушанная реплика одного телерепортера, который вещал на камеру, перекрывая шум: «Двадцать тысяч человек в зале… На сцене нет ни Джона Леннона, ни Джорджа Харрисона, ни Ринго Старра — один лишь Пол Маккартни и Wings. И сегодня, судя по всему, для всех этого более чем достаточно».
Глава 35
«Эй, Пол, этот твой „Mull of Kintyre“ — охрененная вещь!»
За двадцать лет, во многом стараниями Beatles — особенно одного из них, поп-музыка, казалось, окончательно обрела цивилизованный вид. Однако в 1976–1977 годах этот исторический процесс был грубо повернут вспять.
Британия к тому времени ушла далеко от завораживавшего мир звучания и стиля свингующих шестидесятых, от юношеского оптимизма, который так идеально передавали песни Пола: «I’ll Follow the Sun», «Getting Better», «We Can Work It Out», «Good Day Sunshine». При беспомощном лейбористском правительстве Джеймса Каллахана страна теперь жила в условиях безудержной инфляции и диктата профсоюзов, из-за чьих нескончаемых забастовок, ханжески переименованных в «отраслевые акции», бывал парализован общественный транспорт, подвергались риску больные и зависимые люди, на улицах скапливались груды неубранного мусора.
В отличие от избалованных детей шестидесятых, молодые британцы семидесятых взрослели, проникаясь пессимизмом и цинизмом, в отчуждении от общества, которое не могло предложить им почти ничего, кроме очереди за пособием. И поп-музыка, всегда служившая голосом и утешением молодежи, была еще одним фактором этого отчуждения. По правде говоря, она, казалось, не принадлежала им вовсе, прочно удерживаемая поколением тех, кому уже перевалило за тридцать. Крупнейшими звездами Британии в середине семидесятых были группы, исповедующие так называемый «симфонический» (или «помп−», то есть помпезный) рок: Yes, Emerson, Lake & Palmer и прочие. Их непомерно длинные и серьезные концептуальные альбомы — отдаленные потомки Sgt. Pepper — носили названия вроде Tales from Topographic Oceans («Истории топографических океанов») и Brain Salad Surgery («Операция на мозговом салате»), а барабанные соло на концертах могли спокойно продолжаться до двадцати минут. Тем временем сингловые чарты были набиты слащавыми песнями-юморесками и незамысловатым рок-н-ролльным ретро.
В этой ситуации и случился взлет панк-рока — жанра, родившегося за несколько лет до того в богемных кварталах центрального Нью-Йорка, но теперь переделанного (точнее, перековерканного) под свои нужды британской молодежью второй половины семидесятых, которая искала способ для выражения своей агрессии и нигилизма. Основатели панк-рока Sex Pistols дебютировали в октябре 1976 года синглом, который носил название «Anarchy in the UK» («Анархия в Соединенном Королевстве») и начинался — шокирующе немузыкальным голосом солиста Джона Лайдона, известного как Джонни Роттен («Гнилой»), — со слов «I am the Antichrist!» («Я — антихрист!»).
