«Пол с Джоном обожали моих родителей, — вспоминает она. — Мой папа был самым безукоризненно хорошим человеком из всех, кого я знала. Каждую неделю он открывал свой конверт с зарплатой, отсчитывал, сколько требовалось, чтоб мы были сытыми и одетыми, а остальное отдавал на благотворительность. Когда приходили Beatles, он обычно уже спал у себя, — они его называли „Сокрушитель“, из-за этих его кошмаров, когда он кричал во сне и метался по кровати. А маму они звали „Буйная Вай“, наверное, потому что никто из них не мог ее переспорить».
Айрис знала Пола уже несколько лет как знакомого Рори, но как-то раз на одном из выступлений Beatles она заметила, что он смотрит на нее по-другому. «Это было на сборном концерте Operation Big Beat („Операция Биг-бит“) в нью-брайтонском зале „Тауэр“, когда они играли с [черным американским солистом] Дэви Джонсом. Твист только вошел в моду, и я как раз его демонстрировала, а Beatles мне аккомпанировали».
«Люди всегда думали, что Пол написал „I Saw Her Standing There“ про меня, потому что мне было „всего семнадцать“, когда он пригласил меня на свидание. Но те два года, что мы были вместе, он всегда говорил, что обо мне и песню-то не написать, потому что единственная рифма к „Iris“ — это „virus“ („вирус“)».
У них начались «постоянные» отношения, которые приходилось поддерживать между концертами Beatles и работой Айрис в качестве танцовщицы. «Мы ходили в кино каждый вторник: одну неделю платил Пол, другую — я. Или шли в „Эмпайр“, если приезжал кто-то известный, — всегда на дешевые места. Полу нравились музыканты, которые, мне казалось, играли какую-то банальщину, например Джо „Мистер Фортепиано“ Хендерсон. Он знал все его песни и даже подпевал, от чего мне было немного неудобно».
Даже с темпераментной Айрис он не поменял своих диктаторских замашек в отношении женских нарядов. «Я работала в шоу-бизнесе и привыкла одеваться поярче. А Полу было подавай только что-нибудь попроще… темные юбки с джемперами, волосы в пучок. Потом уже я смеялась, когда прочитала, что он теперь весь такой вегетарианец. Когда мы встречались, его любимая еда была бараньи отбивные с горошком и картошкой фри».
Айрис регулярно наведывалась в «Каверн», где болела и за группу своего брата, и за Beatles. Однако с появлением Брайана Эпстайна все поменялось. Брайан боялся, что битловские поклонницы отвернутся от них, как только узнают про существование жен или даже постоянных подруг. «Он попросил Рори, чтобы тот попросил меня больше не ходить в „Каверн“, — вспоминает Айрис, — чтоб не дай бог никто не узнал, что мы встречаемся».
Пол к этому моменту уже обзавелся собственной машиной, купленной на деньги, занятые у отца. Модель он выбрал в своей типично амбициозной манере: только что выпущенный Ford Classic, который имел цвет, гордо именуемый «зеленый Гудвуд» в честь одной из самых элитарных гоночных трасс Британии, и рекламировался как «автомобиль, прекрасно смотрящийся на стоянке гольф-клуба».
«Куда бы мы ни пошли, ему всегда нужно было быть в центре внимания, — говорит Айрис. — Джон любил кривляться и изображать Квазимодо или, как он говорил, „дебилов“, и Пол от него заразился. Однажды мы пошли в один кофе-бар в Беркенхеде, который назывался „Кьюбик клаб“ („Кубический клуб“), потому что там все было в форме куба — столы, сиденья. И мне так осточертели кривляния Пола, что я взяла сахарницу — сахар там был почему-то единственный не в форме кубиков — и высыпала ему на голову».
«Мы постоянно ругались и расходились. И каждый раз Джордж приходил на следующий день и просил, чтобы я снова начала с ним встречаться».
Значительную часть времени они проводили вместе в гостиной Стормсвилля, прислушиваясь к диким крикам отца Айрис, одолеваемого своими буйными кошмарами этажом выше. «Мой папа еще и ходил во сне. Однажды он спустился вниз крепко спящий, в пижаме, и побежал на улицу, сказав, что ищет свою машину. Пол пошел за ним и уговорил его вернуться в дом, а потом и обратно в постель».
«Возвращаясь после концертов Beatles, Пол любил, чтобы мама расчесывала ему ноги. Он довольно волосатый и от того, что ему расчесывали ноги, явно расслаблялся. Говорил: „Слушай, Вай, пройдись мне по ногам расческой“ — и закатывал брючину, а мама брала расческу и делала, как он просил».
«Она его любила, но не боялась говорить все, что думает, насчет его привычек — что раз такой симпатичный и обаятельный, то ему все можно, например всегда курить чужие сигареты и не покупать самому. Помню, один раз она ему сказала: „У тебя просто сердца нет, Пол“».
Благодаря своей работе танцовщицей Айрис вращалась в более высоких кругах шоу-бизнеса, чем парни с гитарами, игравшие в ливерпульских полуподвалах. Встречаясь с Полом, она также часто виделась с Фрэнком Айфилдом, австралийским певцом / йодлером, чей сингл «I Remember You» продержался семь недель на верхней позиции британских чартов в начале 1962 года. Дружба была чисто платонической, хотя Айфилду явно хотелось большего.
«Когда Фрэнк приехал в Ливерпуль выступать в „Эмпайре“, Пол сказал мне, что купил билеты — в кои-то веки не на дешевые места, а в первый ряд. Когда Фрэнк вышел на сцену, ему было видно нас двоих, сидевших в обнимку, держась за руки. Он и виду не подал, что нас заметил, но я знала, что следующая его песня была адресована именно Полу. Это была „He’ll Have to Go“ („Он должен уйти“) Джима Ривза».
«Я жила одновременно в двух мирах. После концерта я ходила посидеть в [паб] „Лорд Нелсон“ с Фрэнком, с Shadows, с другими звездами с афиши. А потом выходила на улицу, где меня поджидал Пол, и мы ужинали рыбой с картошкой фри по дороге домой».
«В конце недели я пошла проводить Фрэнка на поезд с вокзала на Лайм-стрит. Потом оборачиваюсь и вижу, что по платформе идет Пол и, как обычно, корчит из себя Квазимодо».
Глава 11
«Только подумать — Литтл Ричард в моей рубашке! Просто не верится!»
Ранней весной 1962 года он вообще частенько оказывался на этом вокзале, правда, обстоятельства не всегда располагали к веселью. В компании с Джоном, Джорджем и Питом он встречал с лондонского поезда Брайана Эпстайна, после чего все шли в соседнее кафе под названием «Панч энд Джуди» и Брайан выдавал им очередную порцию грустных новостей. Нося с собой запись декковского прослушивания (поскольку за нее было уплачено, имевшей теперь приставку «демо−»), Брайан обивал пороги лондонских звукозаписывающих фирм, рекламируя коллектив, который, он уверял, способен стать «популярнее Элвиса». Люди в кабинетах улыбались ему в ответ, причем особенно снисходительно от мысли, что такие невероятные самородки отыскались в Ливерпуле. «У вас уже есть солидный бизнес, мистер Эпстайн, — сказал один из них, имея в виду принадлежащие его клану магазины электротоваров NEMS. — Стоит ли от него отказываться?»
В то же самое время сглаживать острые углы его мальчиков становилось труднее, чем он ожидал. В апреле их снова позвали на две недели в Гамбург — первый из трех таких визитов в 1962 году. На этот раз играть предстояло в только-только открывшемся на Репербане заведении под названием «Стар-клуб». «Смотри не насильничай на этом Репербане» («Don’t go rapin’ on that Reeperbahn»), — наставляла Пола неугомонная мамаша Айрис Колдуэлл, когда тот зашел в Стормсвилль попрощаться.
