«Да, здорово», – подтвердил бы папа.
«Быть здесь с тобой», – сказал бы я.
«Мы – Динамический Дуэт»
[71], – сказал бы он.
«Ага».
«Ага».
«Столько всего предстоит исследовать».
«Столько приключений ждут нас».
«Вместе», – сказали бы мы хором.
«Ты хороший сын. Такой, как ты есть».
«Спасибо, пап. Я люблю тебя».
«Я тоже тебя люблю, приятель».
Его сонное всхрапобульканье выдирает меня из мира грез.
Смотрю на него, отирая лицо.
– Мне жаль, что ты выбрал меня, – говорю, – а не маму.
Дрейфую дальше один.
Сниму футболку, и пусть солнце жжет меня, пусть сожжет дотла.
Закрываю глаза и плыву.
37
– Проклятье, парень, ты красный, как вареный лобстер! Натягивай обратно футболку. – Папа стегает меня дурацкой рыбацкой шляпой.
О, и верно! Сажусь и осторожно ввинчиваюсь в футболку. Теперь она будто сшита из кусков наждачки, царапающей воспаленную кожу.
– Который час? – спрашиваю, все еще пытаясь отыскать в теле сбежавший мозг. Солнце каким-то непонятным образом перелетело на другую сторону неба и теперь целует краешек земли.
– А мне откуда знать? Я не римский философ.
Окей, понятия не имею, к чему он, да и не важно. Папа свою футболку уже натянул. Должно быть, вначале обмакнул ее в озеро, потому что она липнет к его коже, как пластиковая обертка. На самом деле, не такая уж плохая мысль. Ну и пусть в воде полно токсичных отходов, – главное, она ослабит жжение и ощущение, будто меня ПРЯМО СЕЙЧАС ПОДЖАРИВАЮТ НА КОСТРЕ ТРОЕ ХИЛЛБИЛЛИ.
Господи…
Однако не успеваю я снова содрать с себя футболку, как он бросает мне весло.
– Пошевеливайся, греби обратно. Хизер сегодня угощает нас в «Ди-Кью». Не хочу опаздывать.
Еще бы ты хотел! Как я понимаю, рыбалка отменяется. Вот и славно. Он открывает очередную бутылку пива, и мы плывем назад в тишине, изредка прерываемой сладкой мелодией кашля-бульканья-отрыжки…
Как раз когда приближаемся к берегу, я вижу это: едва заметную струйку дыма, что поднимается в небо позади дома Уэба! Закрыть глаза, досчитать до пяти, снова открыть. По-прежнему видна. Значит, это правда: я действительно видел его вчера вечером и могу…
– Эй, возьми глаза в руки, парень! – Папа выхватывает у меня весло, отталкивается от скалы, в которую мы бы через миг врезались.
– Извини!
– Будь внимательнее, черт побери!
– Извини!
– Иисусе!..
– Извини!
До жестяных трейлеров рукой подать. Сфокусируйся. У тебя получилось, Коллинз, получилось, получилось…
Как только касаемся земли, я выскакиваю из лодки и готов упасть на колени, целуя каждый камешек на берегу. Но нет. Это погубило бы мой план.
– Иди переоденься, – говорит отец, когда подходим к трейлеру. – Скоро едем.
Я набираю в легкие воздух, издаю вздох, достойный доклада на уроке Дулика:
– Что-то мне нехорошо. Я лучше останусь и посплю. Перегрелся.
Пожалуйста, пусть у меня получится.
Он молчит.
Как и я.
Потом:
– Тебе же хуже.
Я готов сгрести его в охапку и сплясать с ним идиотскую джигу из «Острова Гиллигана». Но нет. Это значило бы выдать себя с потрохами. Однако мое сердце мечется, как стадо зебр, бегущих от львицы. Сворачиваюсь клубком на кровати, поджимая колени к груди, чтобы он не заметил.
Проходит еще час, прежде чем он наконец уходит. Дожидаюсь, пока машина отъедет, и осторожно выглядываю из окна трейлера. Потом выжидаю еще одиннадцать минут – просто на тот случай, если произойдет нападение пришельцев и он вернется. Не возвращается.
Ладно, времени в обрез. Сверхчеловеческая скорость: активировать.
Влезаю в пинкфлойдовскую футболку и черные шорты, натягиваю гольфы, чтобы прикрыть солнечные ожоги, закидываю рюкзак на плечо… ОХ, ДА ТВОИ Ж СВЯТЫЕ ФАЕРБОЛЫ, БЭТМЕН! Беру со стола пластинки и выглядываю наружу.
Ничего. И никого. Вперед.
Это он, мой шанс.
Возможно, единственный шанс его увидеть.
38
Цикады начинают церемониальную перебранку сквозь свист ветра. Поначалу тихо, перекликаясь друг с другом, затем постепенно наращивая мощь, пока сам воздух во мне не начинает дрожать.
С каждым шагом, приближающим меня к нему, я все отчетливее чувствую себя Холденом Колфилдом
[72]. Проклятым жуликом. Словно пересекаю незримую границу предательства перед тем местом, где мне не место…
Стоп. А что я, собственно, собираюсь сделать? Извиниться? За что? За то, что повел себя как главный засранец всех времен? Он не станет меня слушать. А я не стану его винить. Это безумие. Глупость. Болезнь. Да, точно, то самое слово. Болезнь. Мне следовало бы вернуться.
Смотрю на его дом. Мозг укоризненно шепчет: «О чем ты только думаешь, Коллинз?» А сердце подначивает: «ВПЕРЕД, ЧУВАК, ВПЕРЕД».
И я иду вперед.
Цикады затыкаются, а вместе с ними и ветер. Мертвая тишина. Точно они знают.
Тишина и чернота. Луны сегодня нет. Идеально.
Заворачиваю за угол. Ропот, бормотание, приглушенный взрыв смеха, точно отдаленный гром: его дедушка. Мягкое оранжевое сияние трогает чернильную тьму за их домом. Зигги помилуй, у меня руки трясутся. Сую их в карманы.
Окна заколочены досками еще с того раза, а теперь заколотили и переднюю дверь. Свет мигает внутри, с озера не увидишь. Две ступени окончательно рассохлись и развалились. Промасленные обертки и разбитые бутылки устилают пляж перед домом. Гребаные ублюдки, засирающие мир.
Иду на цыпочках, точно лунатик, останавливаясь каждый раз, как достигаю одной из деревянных опор, на которых держится дом. Считаю до трех, двигаюсь дальше. Специально оделся во все черное, чтобы сливаться с пейзажем. А вместо этого похож на какого-то идиотского грабителя из кино. Ладно, это была решительно наихудшая идея, когда-либо порожденная человеческим мозгом. Что я здесь делаю вообще? Это уже серьезные такие сталкерские дела из серии «заберите меня в кутузку и приговорите к смертной казни».
