И выхожу за дверь.
61
Заворачивая на подъездную дорожку, вижу на переднем крыльце сверток. Завернутый в полинялую занавеску из комнаты Уэба! Распахиваю дверцу машины и бросаюсь к нему.
Сверху рукописная записка со словами:
Зигги. Открой сегодня поздно вечером. На улице. Не раньше. Поймешь почему. Уэб.
О боже…
Начинает звонить телефон в доме. Вбегаю внутрь.
– Уэб? – кричу в трубку.
– Это Честер, сынок. Ты как?
– О… Все отлично. А ты?
– Хорошо, малыш. Просто звоню, чтобы проведать вас. Не видел тебя и папу пару дней, вот и…
– Ага, он в больнице. Но уже выздоравливает. – Подношу сверток к лицу. Пахнем им: мылом и жжеными травами.
– Ох ты ж… Ну… хорошо… надеюсь, он… В общем, малыш, прослушали мы с братом пленку, и…
– А, да! Точно. Чуть не забыл…
– Хэл как-то навредил тебе?
– Нет… не слишком. Он пытался…
– Да, я так и думал. Этот больной ублюдок в тюрьме.
– Серьезно?
– И, думаю, пробудет там долго. То, что он сделал с тобой, – ты ведь еще ребенок, от одной мысли у меня все кипит… И все, что он наговорил о копах и коренных американцах… Ты бы видел моего брата. Я думал, он сорвет дверь этого клятого трейлера с петель и швырнет в озеро. Даже не представлял, что он может испытывать нечто подобное.
– Ничего себе…
– Ты совершил храбрый поступок, малыш. Только не следовало заниматься этим в одиночку. Жаль, ты раньше ко мне не пришел. Ты мог пострадать. Очень серьезно.
– Я должен был, – говорю. – Ради Уэба и себя.
– Да… ну, что ж… я просто хотел, чтоб ты знал…
– Спасибо, Честер. За все.
– Ну так… может, вскоре увидимся?
– Да… может… Увидимся, Честер…
– И еще, Джонатан…
– Что?
– Ты просто… ну… хороший ты парень, слышишь меня? Не позволяй никому больше говорить тебе что-либо иное… усек?
– Ладно…
– Хорошо. Ну… Увидимся.
Мы вешаем трубки. Остаток дня я провожу во дворе на качелях, раскачиваясь туда-сюда, снова и снова перечитывая записку…
И вот спустя шесть САМЫХ ДОЛГИХ ЧАСОВ В МОЕЙ ЖИЗНИ этот момент настает.
Я плавно ставлю пластинку на проигрыватель и выхожу на улицу. «The Dark Side of the Moon» шепчет в колонках. Как ветерок. Ложусь на спину и…
ТАДАМ!
Огромная прекрасная полная луна.
Ого…
Я наматываю на нее свои мысленити: вспоминаю нашу марсианскую высадку, будто она случилась вчера. Вспоминаю вечер в своей комнате с ним, словно это было сегодня. Вспоминаю то, что однажды сказал президент Кеннеди: «Мы решили лететь на Луну не потому, что это легко, а потому, что это трудно».
Думаю, я наконец понял. Это очень похоже на любовь, правда? Это трудная работа, но если не сдаваться и продолжать двигаться вперед, наградам несть числа…
Медленно развязываю бечевку на свертке.
Это полароидная фотография в рамке с его каминной полки: та, на которой он вывел слово «ДОМ».
Переворачиваю ее.
И улыбаюсь.
На обороте два слова:
«Твоя очередь».
Авторское примечание
15 декабря 1973 года Американская психиатрическая ассоциация (APA) изменила ход истории.
После долгой и упорной, казавшейся заведомо проигрышной битвы, которую вело Движение за освобождение геев, APA официально убрала гомосексуальность из «Диагностического и статистического руководства по психическим расстройствам». Проще говоря: впервые в истории человек, идентифицированный как квир
[84], стал считаться «нормальным».
Я узнал об этом первопроходческом движении в то время, когда друг дал мне посмотреть одну из серий «Этой американской жизни» под названием «81 слово». Она прекрасно рассказывает об этой борьбе, усилиях и итоговом судьбоносном решении, которое некоторые считают рождением современного движения ЛГБТК2+. Так было посеяно семя истории Джонатана.
Это произошло в 2014 году, когда я приближался к концу десятилетнего международного тура, играя главную роль «Гея-Иисуса» в «Теле Христовом» Терренса Макнелли. Краткая предыстория: повествование пьесы выдержано в духовном, уважительном и душевном тоне, является пересказом истории Иисуса, где он – гей, живущий в техасском городке Корпус-Кристи в 1950-х годах. Хотя постановку сопровождали «противоречия», их с легкостью затмили любовь и поддержка зрителей: впервые люди ЛГБТК2+ смотрели историю, на которой выросли, поданную через их точку зрения.
Я, гей, воспитывавшийся в Сент-Луисе в католической семье, слышал от церкви, что мне в ней не место, поэтому никогда не ощущал глубокой связи с духовностью. Но пока мы путешествовали по миру, выступая, я видел отражение собственной истории в каждом человеке, которого мы встречали, и именно тогда начал понимать глубокую врожденную боль, которую ощущают люди ЛГБТК2+. Впервые в жизни я не чувствовал себя одиноким.
Во время поездки я знакомился с людьми из ЛГБТК2+ – всех профессий и конфессий, включая представителей сообщества Двух Духов (Two-Spirit). Мне стыдно признаться, что я, будучи открытым геем, так мало знал о них – и, если уж на то пошло, обо всех остальных буквах, которыми представлена наша квир-радуга. До меня дошло: хотя мы все говорим о своей инклюзивности, отдельные сообщества внутри квир-идентичности могут чувствовать себя крайне обособленными. Я захотел изменить эту ситуацию для себя.
Я присутствовал на первом пау-вау
[85] Двух Духов американских индейцев, проживающих в районе залива (BAAITS) в 2015 году, и моя жизнь разительно изменилась. Я смеялся, плакал, был скромным свидетелем того, как коренные американцы и их союзники сходились и были вместе в гармонии, мире и любви. Я – не индеец и не могу быть участником сообщества, но, будучи приглашенным, ощутил, как оживает моя собственная духовная связь с бытием гея-мужчины, чуть ли не в первый раз в жизни.
Хотя это сложная и многослойная конструкция, здесь я ее упрощу: понятие «два духа» используется некоторыми представителями американских индейцев / коренных американцев как общий термин для разнообразия – как гендерного, так и сексуального. Его предложила в начале девяностых годов группа лидеров коренного сообщества в противовес колониальной терминологии, созданной в качестве дополнения, а не замены для индейских языков, в которых уже есть название для небинарных коренных жителей Америки.
