Из всех видов юмора, которым можно отразить оскорбление, особенно эффективен самоуничижительный. Сенека описывает некоего Ватиния с кривыми ногами и покрытой фурункулами шеей, который так много шутил о своем уродстве, что другим нечего было добавить
[236]. Эпиктет тоже выступает за самоиронию. Предположим, вы узнали, что некто говорит о вас дурные вещи. Эпиктет рекомендует не занимать оборонительную позицию, а усомниться в компетентности этого человека как оскорбителя: например, заметить, что если бы он знал вас достаточно близко, то вменял бы не те недостатки, о которых говорил, но гораздо более скверные
[237].
Отшучиваясь в ответ на оскорбление, мы подразумеваем, что не воспринимаем обидчика и его слова всерьез. Тем самым мы оскорбляем его, но не напрямую, поэтому такая реакция, скорее всего, глубоко раздосадует нашего противника. По этой причине шуточный ответ может быть гораздо более эффективным, чем ответное оскорбление.
Проблема ироничных ответов в том, что они требуют как остроумия, так и присутствия духа. Многим из нас недостает этих качеств. Тогда оскорбление может застать нас врасплох: мы понимаем, что оскорблены, но не знаем, как реагировать. Если меткий ответ и приходит в голову, то сильно позже, когда от него мало толку. Ведь нет никого более жалкого, чем человек, который подходит к злопыхателю на следующий день после оскорбления, напоминает, в чем оно заключалось, и дает наконец свой ответ.
Стоики учитывали это и потому предлагали второй вид реакции – ее полное отсутствие. По словам Музония, вместо ответа можно «спокойно и молча перенести случившееся», ибо это «подобает тому, кто хочет быть человеком возвышенным»
[238]. Преимущество такой реакции, словно оскорбитель даже не открывал рта, в том, что она не требует от нас никаких размышлений. Очевидно, даже последний тугодум способен реагировать на оскорбления таким образом.
В этой связи Сенека описывает реакцию Катона, которого побил в общественных банях незнакомец, не знавший, кто он такой. Поняв впоследствии, на кого поднял руку, этот человек пришел просить прощения. Вместо того чтобы рассердиться или наказать его, Катон спокойно сказал: «Я не помню, чтобы меня побили»
[239]. Не признав стычки, он проявил более сильный дух, полагает Сенека, чем если бы простил за нее
[240].
Отказ отвечать на оскорбление парадоксальным образом оказывается одним из самых эффективных ответов. Во-первых, указывает Сенека, это может сбить с толку обидчика, который будет теряться в догадках, поняли мы его оскорбление или нет. Во-вторых, мы лишаем его удовольствия видеть нас расстроенными – из-за чего, скорее всего, расстроится он сам
[241].
Игнорируя оскорбителя, мы показываем ему и всем очевидцам, что у нас просто нет времени на ребяческие выходки этого человека. Если шутливый ответ предполагает, что его не воспринимают всерьез, то отсутствие ответа – что нам нет до него дела: мы не просто не воспринимаем его всерьез, но не воспринимаем вообще! Однако поскольку никому не нравится, когда им пренебрегают, обидчик наверняка почувствует себя униженным из-за того, что ему не ответили – ни оскорблением, ни хотя бы шуткой.
Из вышеприведенного рассуждения можно заключить, будто в отношении оскорблений стоики – абсолютные пацифисты, которые никогда не ответят встречным выпадом и не захотят проучить грубияна. Это не так. Согласно Сенеке, бывают случаи, когда оскорбления требуют в ответ самых решительных действий.
Опасность шутливого или молчаливого ответа в том, что некоторые собеседники слишком глупы, чтобы понять, что таким образом вы демонстрируете пренебрежение. Вместо того чтобы посрамить, шутка или молчание может только раззадорить их – и они начнут бомбардировать вас бесконечным потоком оскорблений. Ситуация может быть особенно неловкой, если оскорбитель оказался чьим-то рабом в Античности, а в современности – чьим-то подчиненным, учеником или ребенком.
Стоики объясняли, как вести себя с такими людьми. Подобно матери, которая может пожурить или наказать малыша, дергающего ее за волосы, в некоторых случаях стоит сделать замечание или проучить человека, который донимает вас, словно непоседливый ребенок. Так, если ученик перед всем классом оскорбит учителя, неразумно оставлять это без ответа. Хулиган и его одноклассники могут принять отсутствие реакции за слабость и обрушить на учителя шквал издевательств. Такое поведение, очевидно, нарушит порядок в классе и помешает учебному процессу.
В таких случаях стоик не должен забывать, что наказывает нарушителя спокойствия не за оскорбление, а для исправления его неподобающего поведения. Сенека сравнивает это с дрессировкой животного: если тренер и наказывает лошадь, то не потому, что злится на ее непослушание в прошлом, а поскольку хочет, чтобы она слушалась в будущем
[242].
Конечно, мы живем в такое время, когда мало кто готов встретить оскорбление шуткой или молчанием. Для сторонников политкорректности единственная правильная реакция – наказать того, кто нанес оскорбление. Больше всего их беспокоят выпады в адрес «ущемленных» социальных групп, включающих представителей меньшинств и ограниченных в физическом, психическом, социальном или экономическом отношении. Эти притесняемые лица, утверждают они, эмоционально уязвимы и будут страдать от психологических травм, если позволить оскорблять их, поэтому поборники политкорректности обращаются с петициями к вышестоящим инстанциям – чиновникам, работодателям, администрациям школ, – призывая наказать любого, кто задевает угнетенных.
Эпиктет отверг бы такую стратегию как ужасающе контрпродуктивную. Для начала он указал бы, что движение за политкорректность имеет несколько побочных эффектов. Во-первых, усилия по защите ущемленных от оскорблений чреваты тем, что те станут сверхчувствительны к ним: их будут ранить уколы не только явных оскорблений, но и мнимых. Во-вторых, они в конечном счете уверуют, что бессильны справиться с ними самостоятельно и беззащитны, если только власти не вступятся за них.
Затем Эпиктет сказал бы, что лучший способ противостоять подобным оскорблениям – не наказывать обидчиков, а обучать пострадавших техникам психологической самообороны. В частности, они должны научиться лишать жала любые оскорбления, какие бы ни получали, иначе так и продолжат страдать от них из-за своей сверхчувствительности.
По нынешним меркам Эпиктет считался бы ущемленным вдвойне: одновременно хромой и раб. Несмотря на эти ограничения, он нашел способ подняться над оскорблениями. И что еще важнее, научился радоваться жизни вопреки своей тяжелой участи. Современным «ущемленным», надо думать, есть чему поучиться у Эпиктета.
