Не забывайте, ранние стоики живо интересовались наукой. Увы, наука в то время была примитивной и не могла ответить на многие их вопросы. В результате им пришлось прибегнуть к априорным объяснениям действенности стоицизма – объяснениям, основывающимся на философских первопринципах, а не на эмпирических наблюдениях. Как знать, каким было бы их обоснование, располагай они нашими знаниями об эволюции и, самое главное, эволюционной психологии?
Читатель может продолжить аналогию с аспирином, обратив ее против стоицизма. Мы не только продвинулись в науке дальше стоиков, но и (благодаря этому прогрессу) создали лекарства, которых им не хватало. Например, транквилизаторы наподобие ксанакса, которые снимают чувство тревоги, мешающее спокойной жизни. Словно появился кратчайший путь к спокойствию, который искали стоики: вместо того чтобы идти в книжный магазин за сочинениями Сенеки, достаточно выписать у врача рецепт на ксанакс. Если продолжать в том же духе, стоическую стратегию достижения спокойствия следовало бы признать устаревшей. Две тысячи лет назад стоицизм еще имело смысл практиковать: медицина была в зачаточном состоянии, успокоительных не существовало. Но пробовать избавиться с их помощью от тревоги сегодня – все равно что лечить язву у знахарки.
В ответ на это позвольте заметить: хотя ксанакс действительно может облегчить тревожные состояния, имеются весомые причины предпочесть ему стоицизм. Чтобы понять эти причины лучше, обратимся к смежной теме. При современном уровне развития медицины у человека с ожирением есть два варианта действий. Он может изменить образ жизни: меньше есть, соблюдать диету, заняться спортом. Либо воспользоваться плодами науки: принимать препараты для похудения, сделать резекцию желудка.
Большинство врачей порекомендуют старомодное изменение образа жизни, несмотря на наличие более технологичных альтернатив. Медикаментозная терапия или хирургическое вмешательство будут показаны только в том случае, если первый вариант не приведет к снижению веса. В защиту этого врачи подчеркнут, что операция опасна, а таблетки могут иметь побочные эффекты. В свою очередь, физические упражнения, выполняемые правильно, не только не опасны, но и укрепляют здоровье. Более того, польза от тренировок, вероятно, затронет и другие сферы жизни. Например, человек почувствует такой прилив энергии, какого прежде не бывало. Наверняка повысится и его самооценка.
То же самое касается применения стоицизма для борьбы с тревожностью. Во-первых, это безопаснее медикаментозных альтернатив – толпа зависимых от ксанакса тому доказательство. Во-вторых, плюсы стоицизма распространяются на многие области жизни. Стоическая практика, может, и не приведет к такому приливу сил, какой дают физические упражнения, но принесет уверенность в себе – в частности, в способности справиться с любыми ударами судьбы. Потребитель ксанакса лишен подобной уверенности и убежден разве что в том, насколько ему будет плохо, если он вдруг лишится препарата. Еще одно преимущество стоицизма – он помогает ценить жизнь по достоинству и благодаря этому испытывать от нее настоящую радость. Как вы догадываетесь, от курса ксанакса такого эффекта ожидать не приходится.
Я понимаю, не всем придется по нраву моя «модернизация» стоицизма. Коллеги-философы укажут, что, заменив философское обоснование научным, я, в сущности, оторвал у стоицизма голову (советы и техники) и пришил к телу (обоснованию) совершенно другого существа. В результате родилась вовсе не изящная комбинация, а жуткий, противоестественный монстр, Франкенштейн от философии.
Вдобавок они могли бы заметить, что научное обоснование стоицизма по сути своей антистоическое. Стоики призывают жить в согласии с природой. Я же предлагаю с помощью разума преодолеть нашу эволюционную программу – то есть в каком-то смысле жить в противоречии с природой!
Пуристы посетуют, что в своей интерпретации стоицизма я игнорирую различия между философами, на которых опираюсь. Например, Марк Аврелий, как кажется, больше остальных придавал значение выполнению долга. Музоний и Сенека признавали, что стоики не обязаны быть аскетами и философия не должна мешать им наслаждаться жизнью, но расходились в том, как сильно можно предаваться этому наслаждению. Кого-то возмутит, что об этих и многих других различиях не сказано ни слова.
Мой ответ на такого рода критику сводится к следующему. На протяжении большей части этой книги я исполнял роль философского детектива, пытаясь определить, что делать современному человеку, если он решил жить согласно философии римских стоиков. Я столкнулся с тем, что они не завещали нам руководства, как стать стоиком: даже «Руководство» Эпиктета нельзя считать таковым. (А если и посвящали трактаты тому, как практиковать стоицизм, так эти сочинения безвозвратно утрачены
[354].) И понятно почему: в их эпоху желающим обучиться стоицизму не требовалось пособий – они шли напрямую в философскую школу.
Мне пришлось скомпоновать некую разновидность стоицизма из указаний, разбросанных по текстам римских стоиков. Хоть получившаяся философия и основывается на этих авторах, она не похожа на учение каждого из них в отдельности. Не исключено, что моя версия во многих отношениях отличается от тех, каким могли обучать в античных стоических школах.
Я старался создать такой вариант стоицизма, который пригодился бы мне самому и, возможно, окружающим, – и для этого прилаживал античную философию к нашим обстоятельствам. Если кто-то сказал бы мне, что ищет покоя, я посоветовал бы опробовать описанные в книге стоические техники, а также познакомиться с трактатами античных стоиков. При этом сразу бы предупредил, что моя версия стоицизма отличается от той, которой придерживался, скажем, Эпиктет. Если для чьих-то нужд больше подходит философия Эпиктета, разумеется, следует остановиться на ней.
Будьте уверены, я не первый стоик, решивший модифицировать стоицизм. Во-первых, римляне, как вы помните, приспособили греческий стоицизм к своим нуждам. Во-вторых, конкретные стоики не боялись «кастомизировать» его под себя. Как пишет Сенека, «выслушай наше мнение. Только не подумай, что “наше” – это мнение кого-то из маститых стоиков, к которому я присоединяюсь: дозволено и мне иметь свое суждение»
[355]. Школьные догматы были для стоиков не высечены в камне, а вылеплены из глины, позволяющей в определенных границах придать стоицизму такую форму, в какой они нуждались.
Я представил здесь стоицизм в таком ключе, в каком, как мне кажется, его предлагали использовать сами стоики. Они придумали его вовсе не для развлечения будущих поколений академических философов. Их философия была инструментом, который при должном использовании позволял прожить хорошую жизнь. Этот инструмент, пыльный и заброшенный, попался мне на дальней библиотечной полке. Я взял его в руки, сдул пыль, заменил несколько деталей и решил проверить, по-прежнему ли он годится для того, ради чего был некогда создан. К моему изумлению и восторгу, оказалось, годится еще как. Более того, как я убедился, он справляется со своей работой гораздо лучше, чем множество схожих инструментов, изобретенных с тех пор, как этот вышел из употребления.
