Не надо, значит, не надо. Но у него всё сложится хорошо. Он станет Леонидом Ивановичем, начальником «Агропромснаба». Будет ездить на белой служебной «Волге» с личным шофёром и, кажется, умрёт позже меня. Последний раз я встречу его в поликлинике. Мы будем стоять в очереди за талонами. Каждый со своими болячками. Он с сахарным диабетом, а у меня обострится тромбофлебит.
На улице было ещё светло. Красный полукруг солнца медленно опускался за насыпь железной дороги. Я нёс тарелку с поминками, а бабушка Катя прижимала к груди трёхлитровую банку. Возле нашей калитки она опустила её на землю и тихо произнесла:
– Ну ладно, беги, пострел. Да дня через три обязательно загляни ко мне. Я пока похожу пообщаюсь со знающими людьми, покумекаем вместе, можно ли помочь твоей матери. Меня теперь родовые проклятия очень даже интересуют.
А как я не загляну? По нашим традициям, пустую посуду хозяйке не принято возвращать. Только с отдачей. Вот напечёт Елена Акимовна хвороста, пышек или пирог с повидлом, наполнит тарелку так, чтобы не стыдно было, и скажет: «Отнеси-ка, внучок, гостинец бабушке Кате!»
Мои собрались ужинать. Обеденный стол из маленькой комнаты перенесли на веранду. Он всегда у нас кочевал в зависимости от времени года, а закончил свой век на улице под навесом. Я хранил в нём всё, что осталось от старого времени: радио, похожее на тарелку, табличку со старым названием улицы и бабушкины очки. Ведь память дольше живёт, если подкреплена чем-нибудь материальным.
– Ты где это блукал дотемна? – строго спросил дед даже не обернувшись.
Я поставил в центр стола тарелку с ватрушками и сказал, как учила Пимовна:
– Поминайте Ивана Гавриловича, покойного мужа бабушки Кати.
– Царство небесное! – отозвались мои старики…
Всё в доме текло по когда-то установленному распорядку. Почти ничего не менялось, кроме меня. Так же рано легли спать. Я долго ворочался на своей старой кровати и вспоминал о будущем.
После смерти бабушки Кати Лёшка продал фамильную хату. Сначала её купила семья из Армении, больше напоминавшая клан. Началась перестройка. Не поставив в известность ни меня, ни деда Ивана, новосёлы зарыли русло общей протоки, свою треть островка огородили высоким забором, сделали там зону отдыха, а двор залили бетоном.
Глава семейства ездил по окрестным полям, собирал после вспашки детали машин, комбайнов, сеялок и тракторов. Потом очищал их пескоструйной машиной, где-то что-то подваривал и пускал в продажу, как новые. Тем и жили. Да не просто жили, а множились и богатели. Оборудовали под жильё капитальные кирпичные сараюхи, собирались проводить газ… и вдруг, в одночасье, исчезли, будто никогда и не жили.
Больше всех удивлялся судебный исполнитель, когда застал по этому адресу новых хозяев, оформивших собственность с полгода назад. От него-то мы и узнали, что глава исчезнувшего семейства был виновником ДТП, чуть ли не со смертельным исходом.
О последних жильцах ничего плохого сказать не могу, хотя и знаю о них мало. Старший сын – футболист. Играл в дубле за команду «Шахтёр» из Донецка. Я тогда ещё был в силе, устроил его в нашу городскую команду. А больше ничего не успел: после первого же наводнения хаты не стало. Раскисшие саманные стены сели под тяжестью крыши…
Глава 13. Во власти воды
Утро ворвалось в полумрак комнаты отсветом близкой молнии. Так громыхнуло, что дрогнула шипка. Дождь всей своей тяжестью топтался по крыше, выпрыгивал из водостока и рисовал за окном толстые вертикальные линии.
Сегодня я встал позже обычного. Очень уж крепко спалось под древнюю музыку непогоды. Дед был во дворе. Его брезентовый плащ мелькнул сквозь разводы воды, льющейся по стеклу, когда он открывал саж.
В маленькой комнате гремела плита. Пахло сырыми дровами. Шлёпая босыми ступнями, я побежал на веранду. Там тоже тускло, промозгло. Весь двор в потоках воды. Над поникшими листьями провисло чёрное небо. Транзитом через сарай сбегал в сортир. На обратном пути обронил:
– Доброе утро!
– Доброе-то оно, доброе, – хмуро сказала бабушка, распуская ножом на лучины берёзовое полено, – только вона как затянуло! Эдак и пол у курей к обеду зальёт. А ну, загляни в подпол, не сыро ещё?
Подполом у нас называлась неглубокая ниша под полом, в тупике «колидорчика», где висел на стене электрический счётчик. Там на полочках и «приступочках» хранились бабушкины закатки и бутыль с молодым вином в плетёной корзине.
Я взялся за кольцо сразу двумя руками, дёрнул и чуть не упал. Деревянная крышка ещё не успела разбухнуть и легко поддалась.
– Куды ж ты поперэд батьки?! – Дед поддержал меня за спину и мягко отстранил в сторону.
Был он в вязаных тёплых носках, но уже без плаща. Только руки холодные.
Из подвала пахнуло сыростью. По центру бетонного пола проступило большое пятно.
– Ну что там? – забеспокоилась бабушка. – Мы завтракать будем сегодня? Где ваши дрова?
Через полчаса всё устаканилось. Корзину с вином и закатки, стоявшие в самом низу, дед убрал в безопасное место. В печке занялся огонь. По комнатам осязаемо разливалось ласковое тепло. На плите закипал чайник, шкворчала яичница с салом и вчерашней толчонкой. Да и ватрушки бабушки Кати пришлись как нельзя кстати.
– И откуда такая напасть? – с тревогой спросила бабушка, поглядывая в окно. – Вечером было вёдро, а ночью уже – страх господень! Как всё одно, небеса прохудились.
– Снег растаял в горах, – пояснил дед. – Пора бы уже ему. Вот увидишь, к обеду развиднеется, и пойдёт по реке большая вода.
После ложки лекарства он заметно повеселел. Мне казалось, а может, хотелось казаться, что оно ему шло на пользу.
В годы моего детства всю улицу не топило. Проблемными были только дома, граничащие с островком. При строительстве железной дороги с этих участков брали землю на насыпь, и они оказались в низине. Грунтовка, проходящая мимо смолы, была выше уровня нашего огорода метра на полтора.
Наводнение начиналось с лужи. Она вырастала в районе сортира. По мере её растекания до всего участка земли вода появлялась в подвале. К вечеру она поднималась сантиметров на сорок, иногда больше, в зависимости от того, насколько снежной была зима. Речка бурлила и всегда выходила из берегов в самом начале улицы, перед двором Раздабариных. Её всем обществом расчищали и углубляли кювет до самой протоки, ведущей на островок. Он тоже покрывался водой. Течение уносило картофельные кусты, и ветки гибкого ивняка кланялись им вслед, будто прощались.
Так случалось с периодичностью в четыре-пять лет. Иногда река подходила почти к порогу. Но подтапливала нас не она, а грунтовые воды. Тяжелей всех приходилось бабушке Кате. Она каждое лето «бросалась под танк»: огораживала стены листами шифера, а низкий порог – мешками с песком.
К концу завтрака ливень начал стихать. Посветлело. Отголоски грома уже перекатывались где-то у горизонта. Пятно влаги в подвале превратилось в прозрачную лужицу.
