– Всё, теперь назад! Держись у стены, постарайся ровно дышать.
Я послушно смешался с людским потоком, а Иван опустился на корточки, делая вид, что поправляет носок на правой ноге.
Преследователей было не больше десятка, но они растянулись метров на двадцать пять. Последним бежал мужик, который рассказывал о судьбе футболиста Проскурина. Он меня не то чтобы не узнал, а просто не удосужился глянуть, кто шагает навстречу. Никогда не подумал бы, что такой эрудированный человек подпишется за какого-то там Бормана.
Я удостоился сдержанной похвалы, только когда мы выбрались из-под земли и отшагали пару кварталов в сторону Зимнего.
– Молоток! – скупо сказал Иван. – Где бы тут поссать?
– Гоголя, девять, – не задумываясь, выпалил я. – Это на другой стороне и налево. – Блеснул, так сказать, эрудицией.
Трое суток скитаний по Питеру заставили выучить наизусть нужные «точки». Не переться же каждый раз на Московский вокзал?
– Ты можешь идти быстрей? – ускорившись, откликнулся он.
Когда на душе полегчало и мир заблистал свежими красками, я задал Ивану вопрос, казавшийся ранее неуместным:
– Как ты догадался, что в переходе нас не заметят? Это было предчувствие или расчёт?
– И то и другое, – подумав, ответил он. – У самого первого, который от всех оторвался, была установка: в кратчайшие сроки пересечь улицу, чтобы на выходе посмотреть, в какую сторону мы с тобой побежим. Если он на кого-то по пути и смотрел, то с единственной целью: не столкнуться, чтобы не потерять скорость. Остальные следили за спинами тех, кто бежит впереди, старались не отставать.
Мы сидели в скверике рядом с Казанским собором на скамейке у небольшого фонтана. Я ел «Ленинградский» пломбир, Иван предпочёл пирожок. Лето кружило голову. Незаходящее солнце отражалось от куполов, вывесок и витрин, отбрасывая на тротуары мимолётные блики.
– Дед, говоришь, при смерти? – переспросил он, будто только что услышал ответ на свой последний вопрос, заданный ещё в баре. – Да, это причина. Но стоит ли из-за неё поступать неизвестно куда, чтобы стать неизвестно кем? Ему умирать, а жить-то тебе?
Иван резал по живому. Под этими жалящими словами я снова почувствовал себя негодяем. Уехал из дома, прокатал деньги, не просчитал запасных вариантов. Теперь вот болтаюсь, как осенний лист на ветру, и даже не представляю, куда меня занесёт…
– Я, например, в этом году и не собираюсь никуда поступать, – не дождавшись от меня вразумительного ответа, продолжал говорить Иван. – Всё, чему в школе учили, забыл за время армейской службы. Открыл вчера твой учебник по тригонометрии, а в памяти – ноль. Письменную по математике на трояк как-нибудь вытяну, а на устном экзамене закессоню, не выплыву. В общем, подумал и так для себя решил: поброжу этим летом по Питеру, осмотрюсь, как следует отдохну. Ты танцевать, кстати, умеешь?
– В смысле? – не понял я.
– Ну, там шейк, твист, вальс, танго, фокстрот? Что сейчас в Союзе танцуют?
– Ни разу не пробовал.
– Научишься, дело нехитрое…
На ставшей уже родной площади Стачек мы заняли очередь в кассу Дома культуры имени Горького. Настолько долгую, что по нескольку раз то один, то другой бегали в общагу отлить. Это недалеко, через площадь напротив. Я заодно достал из секретного кармана трусов последний свой четвертак.
«В моём столе лежит давно под стопкой книг письмо одно», – звучало из встроенного динамика кассовой ниши. Это была самая популярная песня сезона. Я слушал её и представлял деревянный почтовый ящик во дворе нашего далёкого дома.
Очередь будто стояла на месте и позади нас приросла настолько, что было жалко бросить всё и уйти. Ванька рассматривал симпатичных девчонок. Выбирал потенциальную жертву. Чтобы было, как он любил: «Не корова, не крашеная и глаза голубые». А мне почему-то показался знакомым парень в морской форме. Умом понимаю, что ни разу его не видел, а вот ворочается в душе какой-то червячок узнавания. И фланка
[33] у него интересная, я такой ни разу не видел. На левом рукаве – лычки в виде широких галочек от локтя и почти до плеча. А на обшлагах по четыре нашивки с узкими вензелями. Всё в золоте, всё блестит.
Я, понятное дело, не выдержал, спросил его – кто и откуда. И ни одного точного попадания. На Камчатке и на Кубани он никогда не бывал. Ни разу не отдыхал в пионерском лагере на Чёрном море. Даже в поезде «Ставрополь – Ленинград» в этом году не ездил. Потом Иван подошёл, поговорил с морячком. Ну, его больше интересовали дела прозаические – где учится, большой ли в этом году конкурс и до какого числа можно подавать документы на поступление.
А я всё стою и думаю, что этот пацан мне не чужой. Даже имя его могу угадать. То ли интуиция во мне говорила, то ли опять он? Кто он? Да живёт во мне человек. Верней, не живёт, а приходит на помощь, когда мне хреново.
Помню, зимой с утра бегу, тороплюсь в школу. Десять минут до звонка, не опоздать бы! В третьем классе учился, для меня это было как преступление. А на улице холод! Метель бросает в глаза белую пыль. Лёд на дороге снегом припорошило, а я ничего не вижу. Все мысли о том, как скорее перескочить. Сделал пару шагов, ноги разъехались, и я со всего маха кобчиком о колею! Больно, аж ноги перестал чувствовать. Не то что встать, ступнями пошевелить не могу. А слева самосвал надвигается будто в замедленной съёмке. Вижу, шофёр тормозит, а машина его не слушается – гололёд. Метрах в трёх это было от того места, где я потом умру. И вот тут-то тот самый человек во мне первый раз и возник. «Выгребай, – говорит, – на руках! Плакать будешь потом». Взрослым голосом было сказано. Вроде бы посоветовал, а так, что не ослушаешься. Стиснул я зубы и поволок свои непослушные ноги к обочине. А самосвал что-то долго ехал последние десять метров. Сантиметрах в пяти от моих кирзачей его протащило. Шофёр увидел, что я цел-невредим – и по газам!
Сел я тогда на портфель, отошёл от боли, пустил слезу да в школу пошёл, на заклание. Что интересно, на уроки не опоздал: Екатерина Антоновна на десять минут задержалась.
Об этом человеке я никому, даже матери, не рассказывал. Но интуиции верил. Она редко меня подводила. Вот и тогда, я будто чувствовал, что напрасно стою в этой очереди. Билеты купили, но в танцевальный зал нас не пустил контролёр. Как он сказал, из-за «вульгарного внешнего вида».
Иван побежал в общежитие за галстуком и пиджаком. В моём гардеробе такой буржуазной роскоши никогда не было. Я повернул за угол и отыскал в очереди парнишку в приметной форме.
– На вот, – сказал, протягивая ему номерную бумажку, – танцуй вместо меня.
Рубль он держал в кулаке и сразу протянул его мне. Был бы это кто-то другой, я взял бы не задумываясь. Ну, девяносто девять процентов из ста. А тут… прям какой-то приступ гусарства.
