И я остался один. Далеко от дома. Среди чужих пацанов. Они окружили меня, тащили в разные стороны, кричали наперебой: «Новенький, новенький!» А тут ещё эти глазищи. Ну, как в них не утонуть? От переизбытка чувств мне оставалось только заплакать.
С тех пор я смотрел на Соньку, как на икону: издали, исподволь и чтобы никто не заметил. А то ведь можно и в лоб получить.
– Ты куда это вылупился?! Ну-ка, пошли выйдем! – Это вызов один на один.
За почётное право не давать на Соньку смотреть дрались до первой крови. Оно у нас было как переходящее Красное знамя. Да что там смотреть! Попробуй её распятнать, когда ты в её команде бежишь за красных. Или встать на пути того, кто заслужил это кровью, когда за белых. Итог будет один: придёшь домой с набитой мордой. А уж если, не приведи господь, она возьмёт тебя за руку и выберет парой во время игры в ручеёк, тут уж никто не заступится.
Я, кстати, первым придумал набивать землю под ногти, когда подходила Сонькина очередь быть санитаркой. Тогда и приходило оно, тихое счастье. Ты оставался с богиней один на один. Сидел рядом с ней на скамейке, вдыхал запах её волос. А она, положив твою руку себе на колени, пальчик за пальчиком приводила её в порядок.
Что оставалось Напрею? Только скрипеть зубами. Не будет же бить пацан пацана только за то, что он ковырялся в земле?
Случалось, что во время урока нашей Екатерине Антоновне нужно было куда-нибудь отлучиться. За свой учительский стол она сажала, конечно, Соньку. И в классе стояла мёртвая тишина без всяких усилий и окриков с её стороны.
И так продолжалось вплоть до десятого класса. Мы росли, гормоны играли. Каждый из нас обзаводился персональной симпатией, право смотреть на которую мог отстоять кулаками. Только что такое они все, вместе взятые? Пыль у её ног.
Так вот и жил наш класс под недосягаемым солнцем, которое светило для всех. Мы даже не знали, что Сонька – азербайджанка, Рубен – армянин, Генка Пеньковский – еврей. А если бы и знали, то что это меняло бы?
В общем, вы понимаете, почему я в то утро был счастлив. Шёл, проглотив язык, и усиленно думал, что бы такое вытворить, чтобы заслужить с Сонькиной стороны хоть какой-нибудь знак внимания. Думал, думал и не успел придумать. На углу нас догнал Босяра. Потом Плут и Мекезя, другие пацаны с этой улицы, с которыми я не был знаком.
Дом у Рубена, как у меня. Две хаты под одной крышей. Только фундамент высокий. В другой половине живёт его дядька Пашка. Это младший брат тёти Шуры, будущий депутат, делегат, почётный гражданин нашего города и – директор Горэлектросетей. Тот самый Павел Петрович, который когда-то примет меня на работу. Но это будет потом, в смысле, давно. А пока он только полгода как отгулял свадьбу и ещё учится в институте.
Именинник ждал у калитки. Мы вломились во двор шумной оравой. Кто незнаком – знакомились, вручали Рубену подарки, а взрослые готовились к торжеству. Сонька, как принято у девчонок, напросилась им помогать, а мы стояли и ждали, когда позовут.
Ещё во дворе я почувствовал себя неуютно. Пацаны тесной стайкой столпились у входа в сарай, где у Рубена была мастерская. Он демонстрировал разобранные движки от турчков, рассказывал, что из чего состоит, какие детали чаще всего ломаются. Мне это было неинтересно. Я стоял чуть в стороне и время от времени ловил на себе чей-то тяжёлый, давящий взгляд. Несколько раз оборачивался, но ничего подозрительного на веранде не замечал. Тётя Шура с родственницей-соседкой украшали трёхцветный пирог, а Сонька с девчонкой, которую я вчера видел в городе рядом с Рубеном, были у них на подхвате.
Стоял я, стоял под этими взглядами, как голый на людной площади, и в душе закипала обида. Показалось, что кто-то меня попрекает ещё не съеденным. Спросил я у кума, где у него сортир, закрылся в нём изнутри и стоял до тех пор, пока все не ушли в дом.
Понятное дело, имениннику было не до меня. Не подошёл, не разрулил непонятки. Это задело ещё сильней. Значит, ни хрен и гость, подумаешь, книжку какую-то подарил!
Выбрался я из укрытия, скользнул, пригибаясь, под окнами, махнул через низкий штакетник – и Митькой меня звать. На обратном пути шёл по тропинке по-над дворами. Прятал лицо за ветвями деревьев, чтобы никто не увидел моих слёз. Дома сказал, что плохо себя чувствую, одетым завалился в постель, а на следующий день и действительно заболел.
Мой будущий кум прикатил тем же вечером на новеньком фабричном турчке, напоминавшем маленький мотоцикл. Я не хотел к нему выходить, но бабушка настояла. Он типа тоже обиделся, наезжал: «Почему ушёл?!»
Я хотел соврать что-нибудь, да не думала голова. Честно всё рассказал. Думал, Рубен не поверит, будет смеяться. Нет, выслушал очень серьёзно и мрачно сказал:
– Вот сучка, просил же её! – И опять на меня наезд: – А ты почему молчал? Мы с мамкой её приструнили бы.
– Да ты это про кого?
– Про Женьку. Это моя троюродная сестра. Она с детства у нас какая-то прибабахнутая. Не понравится кто-нибудь, смотрит бычком. В селе, где она живёт, её за глаза ведьмой зовут… На вот, мамка передала…
Кум спешился и стал доставать из хозяйственной сумки судки, баночки и пакеты, с гордостью перечисляя названия экзотических блюд. Одно из них я запомнил – долма д-тарпы, потому что звучало как д'Артаньян.
Богатый у Рубена был стол. Одна только бутылка «Крем-соды» стоила двадцать девять копеек, не считая шоколадных конфет. Попробовал, кстати, я ту долму д-тарпу. Обыкновенные голубцы. Только в виноградных листьях. И чеснока много.
На улице начинало темнеть, а бабушка ещё не вернулась. В комнату заглянул дед, сделал погромче радио, расклинился на пороге, между притолоками дверного проёма, и тем самым прервал мои размышления.
Вечерние новости начинались на трагической ноте: «В Москве скончался советский военачальник, маршал авиации Жаворонков». Диктор коротко пересказал биографию, заслуги покойного перед Отечеством.
После короткой, но ёмкой паузы, очень напоминающей полноценную минуту молчания, последовал переход к другим новостям. Он был таким плавным, что я мысленно зааплодировал выпускающему редактору. Умели же работать!
«В Кремле вручена медаль „За отвагу“ гражданину Чехословакии Александру Галлеру». И краткое пояснение: «За личное мужество и героизм в годы Великой Отечественной войны».
После буфера последовал суконный официоз: «Вступило в силу Постановление Совета Министров СССР „О состоянии и мерах по дальнейшему улучшению книжной торговли в РСФСР“». А следом ещё один перл: «Берн. Подписано соглашение между Правительством СССР и Федеральным Советом Швейцарии, регламентирующее воздушное сообщение между двумя странами».
Насколько я понял, это опять был буфер, плавный переход к обзору мировых новостей. Начались они с неожиданности: «Президент Египта Гамаль Абдель Насер заявил о своей отставке и передаче власти своему первому заместителю Закарии Мохиэддину».
А уж потом, как кувалдой по голове: «В ходе американо-израильского военного инцидента над Средиземным морем сбито два самолёта „Мистэр“ армии обороны Израиля. Ещё пять уничтожены на земле. Потоплено четыре торпедных катера. Потери американской стороны остаются прежними: 34 человека убито, 171 ранен».
