«Совет Безопасности ООН призывает все стороны конфликта на Ближнем Востоке к переговорам».
«Израиль принёс официальные извинения правительству США за ошибочную атаку американского корабля».
«Советский эскадренный миноносец „Настойчивый“ продолжает сопровождение аварийного судна радиоэлектронной разведки ВМС США „Либерти“ в направлении Гибралтарского пролива».
«Герцогиня Виндзорская, супруга отрёкшегося короля Эдуарда Восьмого…»
Дед, косолапя, осторожно прошлёпал к столу, опустился на стул.
– Что там хоть было? – спросил я не менее осторожно.
– Оно тебе надо? – усмехнулся он. – Нехай они там чертуются, это не страшно. А вот поднимется китае́ц, тогда и свиту конец. Пойдём, подсобишь… – И зашоркал не оборачиваясь.
Ну да, я же у него маленький.
Солнце ещё не утратило силу, но перекрой-месяц тоже нашёл себе нишу в дальнем углу небосвода, кокетливо обозначив свой узенький серп над крышей элеватора.
Подсобление требовалось минимальное: щёлкнуть два раза по краям черновой доски натянутой верёвкой, густо надраенной куском природного мела. Я фиксировал край в указанных точках, дед со своей стороны корректировал: «Левее… ещё чутка… вот так, а теперь держи…» – плямк, плямк! – и свободен. А какой с меня толк, будь я даже в своём натуральном возрасте? Ни станка под рукой, ни электролобзика. Работать плотницким топором – та ещё наука и мука. В наше время этого уже никто не умел. Любить по всамделешнему – до слёз, до бессонницы – и то разучились.
Судя по заготовкам, стоявшим в углу сарая по левую сторону от верстака, дед мастерил уже третий поддон с формочками для литья тротуарной плитки. В каждом по девять штук. Сподобился-таки дядька Петро делать вибрационный стол. То-то я гляжу нержавейка ушла со двора. Надо будет ему подсказать, чтобы подкладывал под решётку толстое резное стекло. Наподобие того, что стоит в окошке сортира на железнодорожном вокзале. С рельефным рисунком на лицевой стороне плитка получится типа фабричной. И ноги зимой будут не так скользить. А если ещё добавить в раствор краситель…
Я стал напрягать голову, изыскивать что-нибудь подходящее. Но кроме мела, «Басмы» и «Хны» в неё ничего не пришло. Хотел уже заглянуть в Большую Советскую Энциклопедию, но вовремя увидел фуфайку, сиротливо лежащую на поленнице.
Вот блин! Полдороги я представлял, как буду показывать деду пропалыватель и окучник, а стоило увидеть родных – и самое главное из памяти вон!
Чтобы насладиться моментом сполна, я сначала занялся фуфайкой. Занёс её в дом, определил на вешалку. И только потом, торжествуя в душе, прошествовал мимо деда со своими железными прибамбасами. А он на них даже не посмотрел. Машет и машет плотницким топором, держится линии, отбитой верёвкой и мелом. Хоть плачь!
– Сбрехала Пашка! – Бабушкин голос, раздавшийся в проёме калитки, приближался и нарастал. – Пимовна мне сказала, что это хороший сон. Звёзды над разрушенным храмом – к переменам в семейной жизни. Зря Анька распереживалась. Всё у неё наладится. Найдёт хорошего мужика, замуж, глядишь, пойдёт. Гля, что это вы тут полуночничаете? Тёмно уже…
Хорошие новости так окрылили бабушку, что ей уже не до сна. Жарит семечки в большой сковородке, напевает под нос любимую мамкину песню «Подари мне платок». Я ждал, ждал да и уснул за столом…
* * *
Рубена я встретил напротив школы, когда возвращался из магазина при Тарном заводе с десятью килограммами сахара на горбу. Ноша была не то чтобы тяжела – неудобна. Опустишь руку – волочится по земле, а долго держать на весу – пальцы немеют. Для переноски таких вот сыпучих грузов, которые не помещались в магазинный бумажный кулёк, у бабушки был специальный мешок из плотной льняной ткани. Не наволочка, а что-то типа основы для пуховой подушки-думки.
Пёр я, короче, свой груз с перекурами, разминал пальцы, благо скамейки-лавочки стояли тогда у каждой калитки, а кум гарцевал мимо на своём турчке. Заметил меня, подкатил, ткнул ногой на сидушку:
– Садись, Санёк, подвезу!
Видок у него гордый-прегордый. Ещё бы, сто восемьдесят рэ под сракой! А это четыре с гаком дедовых пенсии. Названия за коленом не вижу и так знаю – «Рига-3». Всё блестит, двигатель под левой ногой лоснится заводской смазкой. По периметру топливного бачка окантовка в виде квадратиков, нарезанных из голубой изоленты. А в центре, где крышка, переводная картинка, фирменный знак ГДР – молоденькая девчонка немецких кровей скалит в улыбке свои лошадиные зубы. Было бы мне столько лет, сколько ей, я на такую и не посмотрел бы. Катька Тарасова и та лучше.
Вот тебе и ещё одна альтернатива: забогател кум! «Надо же, – думаю, – как всё удачно сложилось: и мне не топать пешком, и у Рубена обнова. Может, не вспомнит на радостях, что хотел меня на торжество пригласить?»
Куда там!
– Ты ж не забыл?
– Забудешь с тобой! Мне как сообщили, что ты вчера вечером приезжал, так я и вспомнил про днюху.
– Какую ещё Нюху? – не догнал будущий кум и радостно газанул. – Завтра мой день рождения, к двенадцати приходи!
– А кто ещё будет? – осторожно прозондировал я.
– Из нашего класса или вообще? – уточнил Рубен и заглушил движок.
– Вообще, – сказал я для прикола.
Неужто, думаю, всех перечислит?
– Если ты не взбрыкнёшь, как в прошлом году, то будет нас трое: ты, я и Славка Босых. Собирался ещё Соньку позвать, только нет её в городе и вернётся не скоро. В пионерский лагерь уехала на первые два потока. А пацанов с нашей улицы приглашать не хочу. Пошли они все…
«Ну да, – подумалось вдруг, – обсчитался. День, от которого я ждал неприятностей, уже за двойной завесой – в прошлой жизни и прошлом году. Когда за плечами долгая жизнь, время уже не является точной физической величиной. Плюс-минус один год – незначительная погрешность для старческой памяти. Значит, Женьку Саркисову, ставшую впоследствии Джуной, я никогда не увижу. Отключить бы ещё в душе детскую обиду и антипатию к этой загадочной женщине…»
– Не понял, ты чё, оглох? – возвысил голос Рубен.
– А? – всполошился я.
– Садись, говорю, поехали! А то накататься как следует не успеем. Мне к вечеру нужно турчок очкарику отвезти.
– Так это не твой?
– Поехали, говорю! Давай сюда мешок, на руль положу…
Вот блин! За всю свою жизнь никогда не ездил ни на турчке, ни на мотоцикле. Первое впечатление – состояние постоянной тревоги по причине отсутствия за спиной надёжной опоры. А если по-честному, я натурально боялся опрокинуться навзничь на какой-нибудь кочке. За рулём легковой машины скорость так остро не ощущается. Поэтому я сидел, сомкнув побелевшие пальцы на животе у кума, а он мало того, что газовал, так время от времени поворачивал ко мне коротко стриженный чуб, стараясь переорать свистящий в ушах воздух:
– Это Женьке Таскаеву предки купили. За то, что учебный год без трояков закончил. Так я ему жиклёр на карбюраторе подкрутил, чтобы не задавался. На руках прикатил ремонтировать…
