Моргание – это так просто, пока не задумаешься о том, как же это удается делать разумному существу. На начальных этапах освоения этого вроде как самостоятельного навыка немаловажную роль играет синхронизация век. Если веки не работают в одной слаженной команде, мир перестает втекать в органы зрения равномерным потоком. Вместо этого он вбрасывает переваливающиеся с ноги на ногу отдельные картинки, от которых начинает кружиться голова и болеть лицо. Йозефику приходилось созерцать будоражащее стробоскопическое шоу, пока он с немалым трудом заново узнавал свое тело.
Через некоторое время он освоил основные навыки созерцания мира. С пониманием дело обстояло несколько хуже, но, к счастью, до него еще дело не доходило.
Вир Тонхлейн медленно осмотрелся по сторонам. Его окружали стены. Именно окружали, так как комната была определенно круглой. Пастельного розового цвета стены, овальное окно с розовыми же занавесками и бесполезным выгнутым подоконником, на который кто-то все же умудрился поставить горшок с пыльным тысячелистником, дверь с округлым окошечком, покрытая узорчато растрескавшейся белой краской, плетеное кресло, в котором, вальяжно скомкавшись, отдыхал мохнатый плед, и крайне ненадежного вида прикроватная тумбочка. Еще там была кровать с Йозефиком, но этот предмет молодой человек считал в данный момент единым целым и гордо именовал собой.
От окошка веяло смесью полуденного зноя и сильного ветра. Отчего-то Йозефик не ощущал его аромата. Но даже консистенция воздуха приносила ему удовольствие. Он был вынужден признать, что тут было очень даже хорошо. Вот если бы он еще смог отломать от себя страдающее тело, жизнь стала бы идеальной.
До него донеслись приглушенные дверью разговоры. В ушах затрещало, когда он попытался прислушаться. Потом послышались шаги, приближающиеся к двери. Еще до того, как дверь сухо заскрипела петлями, Йозефик притворился спящим. Кто-то подошел к его кровати и положил тонкую прохладную руку на лоб. Вот если бы ему на лоб шмякнулась холодная скользкая чешуйчатая рыбина, он бы открыл глаза и даже, может быть, возмутился. Но от этого прикосновения он улыбнулся и провалился в сладкую дрему.
Нет ничего слаще, чем дремать в полдень, и нет приятнее пробуждения, чем от трепетания солнечного света, пробивающегося сквозь пляшущую листву. Конечно, при этом можно заплутать в пространстве и времени, но все равно это один из сладчайших моментов в жизни, которого по своей наивности лишены люди честные и трудолюбивые. А когда, пробудившись столь приятным способом, первым, что вы видите, оказывается сидящая в окне прекрасная дева, то жизнь можно считать сложившейся и готовой к своему логическому завершению, то есть к счастью.
Теперь Йозефик не видел смысла притворяться спящим. Он, по-свински чавкая, пожирал глазами чудо на подоконнике. Откуда в его жизнь могла прийти такая прелесть, он понять не мог и даже не пытался. Он был слишком слаб, чтобы мучать себя сомнениями и терзаниями чего-то вроде совести, и просто получал эстетическое удовольствие. Прелесть, наверное, услышав щелканье его век, обернулась. Он ее почти сразу узнал – уж очень мешали еще не рассосавшиеся синяки под глазами этой прелести. В общем, это была Сьомирина.
– Очухался наконец, свинота, – сказала прелесть и изящно соскользнула с подоконника. – Третий день тебя в себя приводят.
– Сьомирина?
– Прогресс. Уже узнаешь.
Йозефику стало очень-очень стыдно. Он понял, что сделал что-то выходящее за рамки приемлемого. Не зря ведь Сьомирина держалась так строго. И не зря она вдруг стала смотреть на него взглядом, который должен вызывать доверие, но, как правило, ввергает в пучину сомнений.
Она подошла и приложила прохладную ладошку к его щеке.
– Не обижайся, но это для твоего же блага.
– Мне это не нравится. Никому не нравятся подобные речи, – возмутился Йозефик, но, вместо того чтобы избавиться от ее прикосновения, постарался прижаться к прохладной руке так сильно, как ему позволял такелаж кровати.
Сьомирина мягко отстранилась и прошла к двери.
– Сударыни, будьте добры, освежите клизму герцогу! – крикнула она в коридор и, обернувшись к начавшему стремительно бледнеть вир Тонхлейну, ехидно улыбнулась: – Не буду вам мешать.
Йозефик мог поклясться, что в голосе ее было немало мстительных ноток. Он нервно заерзал, поскрипывая ремнями.
В данном месте повествования в подробности вдаваться не следует. Пришли две насыщенно розовощекие женщины, перевернули кровать Йозефика и сделали все, что от них требовала нелегкая профессия. С точки зрения бренной плоти Йозефику полегчало. Сьомирина вернулась вскоре после окончания унизительных процедур.
– За что? – только и спросил Йозефик.
– За плохое поведение. Ты хоть помнишь, что учудил?
– Нет, – честно ответил он.
– Ты чуть не сорвал ежегодный праздник Клубничный Цвет. Размахивал пистолетом, на людей кидался, сквернословил, расстрелял карнавального шмеля и чуть не сломал мне нос.
– Кто? Я? – спросил ошеломленный Йозефик. – Не было такого! Ни на какие карнавалы я не ходил!
Сьомирина смотрела на него строго, но постепенно взгляд ее теплел.
– Я тебя убить готова была, позорище такое. Местные объяснили, что ты отравился. Сначала на полях клубничных удобрений нанюхался, а потом еще и из Красной Жилки напился.
Приняв во внимание обескураженный и пристукнутый вид Йозефика, Сьомирина решила рассказать, как все было на самом деле:
– Помнишь, я пошла в кустики? Так вот, я шла, шла и пришла. А потом увидела поля огромной клубники. Я где-то слышала, что в Бурнском лесу есть городок, где только и делают, что растят шикарную клубнику. Действительно шикарную. Размером с голову, не меньше. Пошла посмотреть, а там как раз господин Жувлуш только-только закончил подсыпать удобрения и уже грузил свой фургон. Я с ним разговорилась – веселый человек, простой, но веселый, – он сказал, что у них вечером праздник в честь будущего урожая. Он пригласил нас, я подчеркиваю, нас, на этот замечательный праздник. Мы не могли отказаться, ведь так?
Йозефик с легкостью выдержал ее диктаторский вопросительный взгляд.
– Я крикнула, чтобы ты подъезжал к городу…
– Какому еще городу?
– К Бружу, куда еще-то? И вообще, не перебивай. Ты что-то не торопился и даже не подошел, чтобы уточнить, как проехать. Я расспросила доброго Жувлуша и крикнула тебе снова. Ты вообще ноль эмоций!
– Бруж-ж-ж…. Бруж-ж-ж. Даже шмели знают название этого города, – удивленно ковыряясь в памяти, сказал Йозефик.
– Он в честь них и назван. И именно символ города ты изрешетил. Хорошо хоть никого не задел. А еще раз перебьешь – снова устрою тебе клизму.
Йозефик захлопнул рот и зажмурился.
– У Жувлуша такой забавный грузовичок. Ржавчина чудными узорами ржавеет, и дым из патрубков красный валит. Урчит мило. Конечно же, за салоном получше следить надо, но в остальном машина – вещь! По городу на такой не покатаешься, иначе неправильно поймут, но вот по полям… Так классно было!
