Оказалось, Альпи с самого начала по распоряжению Адмиралтейства проектировал и строил подводный корабль. И кому такой нужен? Потом он в этой консерве и потонул со всем экипажем в первый же день.
Сьомирина просияла.
– Так вот что вы имели в виду, когда говорили, что ваш муж был героическим изменником! Он же, можно сказать, Миоли под юбку залез! Не очень умно. По крайней мере очень самонадеянно. Она не каждого рада на коленях качать, а тут такое непристойное поведение. Красивая метафора. Вам бы мемуары написать.
Вдова вымученно улыбнулась ей.
– Взамен он потребовал, чтобы я оказала всяческую помощь его родственнику, когда, я подчеркиваю – когда, а не если, таковой окажется в Ацедьё. Он настаивал, чтобы я сделала все возможное, чтобы оного родственника спровадить из этой дыры в кратчайшие сроки. Пробормотал что-то вроде: «Пока Ветер не стих». Я была уверена, что это через месяц-другой случится, а оказалось, что ожидание растянется на десятилетия. Десятилетия в этом холодном сыром аду, где, кроме моих роз, ничего яркого нет. На этом всё. Можем идти.
Сьомирина запустила Паскара в дом. Он был крайне взволнован и не знал, куда деть руки. Йозефик заметил, что рыбак кивнул вдове, дескать, все готово, и на всякий случай проверил, удобно ли висит револьвер. Вдова встала и деловито проверила собранные корзины. Потом всплеснула руками и упорхнула в столовую. Вернулась она с помятой канистрой из серванта и с нежностью поставила ее рядом с корзинами.
– Это передадите Смитти Шелку, – строго сказала она.
– Вы знаете Смитти Шелка? – оторопел Йозефик.
– Конечно, знаю. Он появился две недели назад со вторым, высоким таким сударем. Сказал, что со дня на день вы, молодой человек, должны прибыть. Он думал, вы будете один, вот и я не сразу смекнула, кто вы такой. Последние две недели для меня в настоящую пытку превратились.
Йозефик так и сел. Чего это Шелк и Дандау делают в этой глуши? Хотя раз его глубокоуважаемый и горячо любимый дядюшка еще во время Предпоследней войны знал, что заманит Йозефика сюда, пребывание его бывших подчиненных в этих местах уже не казалось таким подозрительным. Ни одно событие не казалось теперь подозрительным. Подозрения вызывала ситуация в целом. Он был смятен и рассержен. Он был зол и становился все злее. К своему удивлению, молодой вир Тонхлейн заметил, что постепенно наполняющая его злоба очень ему по вкусу. Появилось неутолимое желание что-то предпринимать, решительно и жестко, нестись вперед! Может, эти чувства всегда были с ним и только временно отступали перед жалостью к себе из-за обычного голода? Это звери становятся агрессивнее, когда голодны, но он не был ни зверем, ни агрессивным человеком. Просто он был зол.
– Где они сейчас? Где Дандау и Шелк?
– Они где-то за городом на севере. Сказали, что им для здоровья вредно в Ацедьё задерживаться. И вам, молодой человек, тоже.
– А мне? – обиделась Сьомирина.
– Деточка, ты в их планы, судя по всему, не входила. Так что можешь оставаться здесь и зарастать плесенью и рыбьей требухой, если это тебе по нраву.
– Я с радостью покажу вам гавань, – выпятил грудь Паскар, но сам же понял, каков будет ответ, и стушевался.
– Раз мне вредно здесь находиться, то я это место покидаю без сожаления. Сьомирина, ты принимаешь предложение госпожи Гренн или поедешь со мной?
– Да, поеду, – насупилась девушка.
– Даже несмотря на свое недавнее фырканье? – Йозефик чувствовал, что ходит по тонкому льду, но желание поддеть Сьомирину было непреодолимо. Самодовольная ухмылка, распластавшаяся на его физиономии, разжигала в глазах Сьомирины холодное голубое пламя. На краткий миг они превратились в две газовые конфорки. Горячо и опасно, но куда опаснее, когда огонь тухнет, а газ идет.
– Мое фырканье тебя не касается, вир Тонхлейн. Закатай губу и вытри слюни, – если бы она сказала это с презрением или злобой, это выглядело бы жалко и неискренне, но она произнесла это равнодушно.
– Идиоты малолетние, – подвела итог вдова Гренн.
– Все городские такие, – поддержал ее Паскар.
Йозефик и Сьомирина сконфузились. Оба старались спрятать глаза куда подальше. Йойк тоже закатил глаза – он пытался целиком заглотить палку колбасы.
Где-то вдалеке послышался рев серьезно раненных моторов.
– Ого! Еще гости пожаловали, – обрадовался рыбак. – Сегодня прям аншлаг в Ацедьё. С таким турпотоком мы скоро сможем устраивать карнавалы. Короны с перьями. Трусы с перьями! Уиииия!!!
Младший Фыч имел талант к эпатажу. Все смотрели на него не моргая и пребывали в культурном шоке. Он засмущался и натянул штаны обратно.
– С чего ты взял, что это приезжие? – осторожно подходя к окну, спросил Йозефик.
– Так в Ацедьё только одна автомашина. Грузовик владельца «Гастрономии и универсалии», Беанже то бишь. И грохочет он совсем по-другому.
– Мне это не нравится. – Сьомирина подошла поближе к Йозефику. – Поехали скорее, а то вдруг это тот вареный псих.
– Я даже не буду спорить, Сьомирина, – неожиданно для себя Йозефик взял ее за руку. – Мы линяем отсюда немедленно.
Хозяйка вцепилась в свои пожитки и заявила:
– Не могу позволить столь юным особам взять на душу столь тяжкий грех и бросить беспомощную вдову одну на растерзание… Не знаю, кто там меня терзать будет, но раз они по ваши головы, то моя им тоже может показаться интересной. Короче, молодежь, я еду с вами. Не обсуждается. Паскар, веди.
Рыбак заправил последнее перо и, на ходу застегивая ремень, пошел к выходу. Вдова двинулась за ним. Проходя мимо Йозефика и Сьомирины, она наклонилась и прошептала:
– Помяните мое слово, кто бы за вами ни гонялся – это все проделки этого старого козла Йивентрия. Я бы на твоем месте, юноша, женилась на милой барышне, благо что далеко ходить не надо, и взяла ее фамилию.
Вдова вышла, а Сьомирина снова фыркнула.
– Можешь на меня не смотреть. Моя фамилия на панацею от проблем не тянет.
– Да и не больно надо. – Йозефик, однако, не уточнил, что именно ему не больно надо. Сам не знал.
Все вышли на крыльцо. Паскар удержал вдову, которая попыталась на прощание повернуть газолиновую лампу так, чтобы ее скорбное узилище случайно предалось огню. После жаркой сухой кухни улица показалась слишком неуютной и рыбной. Улица пахла рыбой так, как рыба сама не способна собой пахнуть.
Йозефик к содроганием смотрел, во что превратился гордый «Клоперблох-Ажимо». Пока автомобиль постепенно уродовался у него на глазах, это не было особо заметно. Так дырочка к дырочке, вмятина к вмятине, подпалина к подпалине автомобиль превратился в вызывающую жалость груду искореженного железа. Немногочисленные участки необлупившейся краски усиливали неприятное ощущение утерянного рая.
В различных степенях смятения все уселись в машину. Что-то жалобно заскрипело и лопнуло. «Клоперблох-Ажимо» припал на правое заднее колесо. После поворота ключа в замке зажигания из-под брюха и капота автомобиля донеслись звуки бьющегося стекла. Двигатель выдал один такт и изрыгнул облако попахивающего клубникой дыма. После чего сзади раздался взрыв – глушитель разнесло к песьим предкам.
