Обнаружение в заборе тяжелых железных ворот прервало размышления Йозефика о прекрасном. Ворота были изъедены ржавчиной, почти сросшиеся петли недвусмысленно характеризовали нерегулярность их использования. На грязно-рыжей поверхности выделялась подернутая патиной и птичьим пометом табличка. Пришлось протереть ее носовым платком, что привело его в антисанитарное состояние. Надпись на табличке привела Йозефика в замешательство:
Луприанский психиатрический хоспис строгого режима № 29
Йозефик дважды прочитал надпись, водя пальцем вслед за изящными буквами.
– Вполне ожидаемо, что уж тут.
Он постучал в ворота, но те были столь стары и тяжелы, что не соизволили отозваться сколько-либо громким звуком. Виртуозное применение подвернувшегося под руку булыжника все же выдавило из несговорчивых створок гулкий звон и облако сизой пыли. Йозефик не рассчитывал на скорый эффект, поэтому занес руку с булыжником для второго удара, но створки неожиданно легко распахнулись, и перед ним предстал дряхлый старик в докторском халате поверх старомодного костюма. Его лицо было обезображено аккуратной бородкой фасона «лопата» и очками в золотой оправе со столь толстыми линзами, что они напоминали стеклянные шарики.
– Добрый день, добрый день. Это Луприанский двадцать девятый? – выбрасывая булыжник за спину, осведомился Йозефик и постарался изобразить на лице выражение деловой озабоченности.
– Теперь да, солнышко, теперь добрый. Всегда да, всегда двадцать девятый. Ох, где же мои манеры? Разрешите представиться: профессор Эдест Виглю.
– Йозефик вир Тонхлейн, печатное издание «Эхо Эпической Эпохи». Я здесь, чтобы взять интервью у господина барона Монтуби Палвио Толжеса вир Байнхайна. Наши читатели хотят знать все из первых, как говорится, рук об этом великом, замечательном человеке. Зеркало своей эпохи! Гигант своего времени! Хотят знать, почему и как, а главное – зачем и кто! – Йозефик говорил скороговоркой, не давая возможности разобрать ни слова: он знал, что проще всего врать нечленораздельно.
Виглю, судя по его древности, был воспитан в старых традициях, то есть с должным уважением к правилам этикета и презрением ко всему остальному. Он ничего не расслышал, а понял и того меньше, но все же вежливо кивнул и обнажил в улыбке поразительно желтые зубы, будто изъеденные термитами и заросшие серой плесенью. Йозефика передернуло от отвращения, но он продолжил, подавив рвотный спазм:
– Мне просто необходимо его увидеть. Личный разговор для интервью необходим, как воздух для полета. Ах, полет! Величайший ас барон Монтуби Палвио Толжес вир Байнхайн – вот кто он! Художник неба, оставивший свой росчерк в мириадах мгновений. Наши читатели…
– Не желаете войти? Не изволите чаечку? Думаю, лапушка, у меня в кабинете вам будет много проще получить ответы на свои вопросы. Да-да! Чайку с печеньицем.
Виглю неуловимым движением оказался подле Йозефика и схватил его под руку. Кто бы мог подумать, что в этих сухоньких старческих ручонках, корявых, как корни акации, таится такая силища. Очень даже проворно Виглю провел растерявшегося молодого человека по гравиевой дорожке до входной двери. Йозефик подумал было воспротивиться, но что-то сковало его волю. Вот уже захлопнулась за спиной дверь, промелькнул больничный холл, несколько пролетов лестницы, коридор с множеством поворотов, и он нашел себя сидящим в кожаном кресле посреди кабинета. Перед ним, заложив руки за спину, стоял профессор и омерзительно улыбался.
– Вы чаек как предпочитаете? Внутренне или наружно? Ха-ха, профессиональный юмор, профессиональный. Ну, так что же? Хо-хо. С молоком, сахаром, лимоном, коньяком, кофе? Все, что пожелаете, решительно все.
Что-то было в этом человеке неправильное, нечто неуловимое, но это ускользало от внимания Йозефика. Вдруг он понял, что не может сфокусировать взгляд ни на одном предмете обстановки, все вокруг размазывалось в неоднородную муть сепийных оттенков с вкраплениями багряных и черных клякс. Четкими оставались только странные очки Виглю и подрагивающие за ними зрачки. При взгляде на них мысли путались, нападала апатия, поэтому он как мог внимательно уставился на свой чемодан, который держал на коленях. Ситуация ему не нравилась и явно выходила из-под контроля. Требовались решительные действия, план которых яркой лампочкой осветил виртонхлейновскую черепную коробку изнутри.
– С бергамотом и мятой… Наши читатели…
– Сию минуту! Секундочку, и чаек будет готов. С мяточкой и бергамотиком.
Продолжая сюсюкать себе под нос, Виглю отвернулся от Йозефика и загрохотал всевозможными банками и склянками, забренчал ложками и забулькал кипятком. В тот же момент с глаз молодого человека спала пелена. Он осмотрелся и увидел обстановку, типичную для кабинетов в старых государственных учреждениях. Все очень тяжеловесно и чинно. Только вот деревянные панели, покрывающие стены, были заражены несколькими сортами плесени и исцарапаны сумасшедшего вида письменами, поверх которых несколько раз повторен чем-то бурым странный символ, состоящий из нескольких ломаных линий, неполных окружностей и крестов. Углы кабинета были густо затянуты паутиной, а весь пол усыпан исписанными листами бумаги и порванными на мелкие клочки картинками из журналов. К сожалению, у него не было времени вчитываться и вглядываться, так как в любой момент страшные очки грозили опять околдовать его.
Дрожащими руками, срывая ногти, он открыл чемодан и нашарил в нем нафталиновый шарик и намертво зажал его в кулаке. Чемодан с щелчком захлопнулся, и в ту же секунду обернулся Виглю. Весь мир спрятался за грязный тюль, кроме профессорских очков и чайного столика на колесиках с двумя чашками чая. Чувствуя, как сознание подергивается дымкой, Йозефик из последних сил просипел:
– А печеньице, профессор? Печеньице обещали…
– Сию же секундочку, все для вас, все для вас.
Виглю снова отвернулся, и Йозефик, как шаловливый ребенок, с неуместной в столь напряженной ситуации улыбочкой, кинул тому в чашку нафталиновый шарик. Чтобы самому не употребить сие лакомство он схватил другую кружку покрепче и откинулся в кресло. Только он окончил свои махинации, как мир вновь утонул и всплыли очки, столик, чашки и теперь еще блюдце с печеньем. Виглю уселся на корточки и положил руки на пол ладонями кверху – довольно странная поза для чаепития.
– Ну-с, милочек, о чем же вы хотели поговорить? Что же хотели знать ваши уважаемые читатели о нашем славном заведении? Ох, тысяча извинений, так неудобно, право слово, вас же интересует только один из наших подопечных. Что ж, что ж… Можете быть уверены, с ним все в полном порядке, и это не вызывает никаких сомнений, а вот… – воркующий голос Виглю внезапно перешел в отрывистый щелкающий лай, причем он вскочил с пола и наклонился так близко к собеседнику, что тому стало дурно от его дыхания: – Твое состояние, мразь, нас очень волнует. Полный стационар! Курс успокоительных! Смирительная рубашка! Строгий ошейник! Слышишь, тварь? Теперь ты будешь вести себя хорошо!
– Что? Почему? Я вел себя хорошо-о-о-о… – чувствуя, что теряет сознание, простонал Йозефик. – Я всегда чищу зубы-ы-ы-ы-ы…
