Потихоньку приходящий в себя Йозефик с намертво зажатыми в руке документами и посадочным билетом дождался своей очереди и предстал перед железным офицером. Перед этим прямым как палка человеком с жесткими усами и цепкими глазами он почувствовал себя неловко, если не сказать виновато. Почему, как и в чем, уже было не важно. Пока офицер проверял документы и билет, Йозефик старательно смотрел по сторонам и даже пытался подсвистывать оркестру. Любой по этому специфическому усердно изображаемому спокойствию определил бы, что у него за пазухой как минимум батон взрывчатки.
Неожиданный запах царапнул по раздраженному нюху Йозефика. Странный соленый аромат, с нотками тлена и пепла. Йозефик, как гончая, повел носом по сторонам. По пути он наткнулся на приторно-сладкие женские духи, передозировку одеколоном и выдержанный коньячный перегар, но в конце концов обнаружил, откуда несет соленым пожарищем могилы. Далеко внизу, в клубах дыма машинной платформы, медленно двигалась не очень-то вписывающаяся в технологический колорит процессия. Люди в просторных черных одеяниях несли большой паланкин, задрапированный темной тканью. Из-под его занавесей курился дым, который и привлек внимание Йозефика. По странному ритму шагов этих, иначе не сказать, темных людей Йозефик предположил, что они двигаются под какой-то жизнерадостный кладбищенский напев. Любопытство неожиданно сильно впиявилось в виртонхлейновский мозг. Его прямо-таки тянуло плюнуть на все и побежать вниз, чтобы хоть краем уха услышать, о чем же поют эти странные люди. Лишь врожденная сознательность и укоренившаяся привычка сливаться с серой массой удержали его от этого нелепого поступка. Процессия начала медленно втягиваться в машинное отделение локомотива, и тут же по всему поезду прошла легкая дрожь, очень похожая на судорогу. Йозефик вспомнил жуткий рассказ Смитти Шелка о темных людях. Он попытался припомнить рассказ в деталях, даже лоб нахмурил. Детали были слишком юркие и ускользали от него, а вот образ, запечатленный в подкорке, никуда деться не мог. Молодой человек понял, что это те самые темные. И значит, творятся тут темные дела, и похоже, это будет та еще поездочка.
У него еще был шанс убежать, но железный офицер сразу, как только заметил, куда глазеет молодой человек, настойчиво вернул ему документы.
– Приветствуем вас на борту «Темной ночи», господин вир Тонхлейн. Надеемся, вам понравится поездка, – отчеканил он уже навязшую в зубах формулу приветствия и перебросил свой жесткий взгляд на следующего пассажира.
Йозефик напряженным шагом двинулся по трапу. Он косился через левое плечо и не мог отвести глаз от начищенного до блеска револьвера на поясе у железного офицера. От этой относительно маленькой штуки исходила такая опасность, что Йозефик на чисто подсознательном уровне боялся поворачиваться к ее обладателю спиной. В конце трапа, у самой двери вагона, он все же смог расслабиться на скорую руку, внушив себе, что просто глупо вести себя так по отношению к людям, которым он и так уже доверил свою жизнь. Он перестал коситься. Когда его взор был на полпути в нормальное прямоглядящее положение, в поле зрения беспардонно ворвался странный высокий незнакомец, также поднимавшийся по трапу другого вагона.
– Вот дылда треклятая! И чего тебе от меня нужно? – разозленный собственным необъяснимым страхом, буркнул Йозефик.
– Ваш багаж, сударь! – слишком бодро и дружелюбно, чтобы это было правдой, ответил как из-под земли выросший железняк. Как назло, ростом железняк был выше среднего. – Следуйте за мной, я провожу вас в вашу каюту.
Йозефик и моргнуть не успел, как железняк неуловимым движением выхватил у него чемодан и зашагал по коридору. В чемодане что-то стало очень недовольным и готовым в любой момент взорваться.
Стены коридора были обиты полированными панелями из дерева, породу которого Йозефик ни в жизнь бы не разобрал. Двери кают по обе стороны коридора отделкой не отличались от стен и были бы и вовсе незаметны, если бы не легкомысленно блестящие ручки и таблички с номерами. Паркетный пол, натертый мастикой до полного озеркаливания, перемигивался с миниатюрными хрустальными люстрами, полностью скрывающими потолок за своими льдистыми очертаниями. Эти люстры состояли из таких крохотных кристалликов, что собирать их могли только дети в специально не оборудованных подвалах.
Железняк бесшумно скользил по паркету, а может, этот жулик просто парил в одном волоске от пола. За ним, цокая каблуками, как конь на параде, следовал Йозефик. Он всерьез опасался повторения беличьего инцидента и не сводил глаз с чемодана, из которого отчетливо слышалось раздраженное молчание Йойка, а потому даже не заметил, как его осанка облагородилась от его же печатного шага. Загадочная память крови или еще какая-нибудь трансцендентальная афера была всему виной. По трапу всходил усталый и издерганный студент, а к каюте подошел как минимум дипломат, путешествующий с тайной миссией. Если вспомнить его отбытие от берегов Лужи Гранде, то можно предположить, что так на него действовали большие и малые трапы.
Железняк отыскал нужную каюту, открыл дверь и забросил чемодан на багажную полку. Потом он на пятках повернулся к Йозефику с фальшивой улыбкой.
– Ваша каюта, сударь. Просим. Желаем приятной поездки на борту «Темной ночи», – проворковал железняк и замер, создав реальную угрозу повисания неловкого молчания и обмена взглядами.
Йозефик все эти вредительские инициативы пресек походя, одним резким движением вытащив из пиджака купюру и вручив железняку. Последний зеркальным движением купюру принял и спрятал в кармане кителя. От того, какую сумму он только что дал на чай, Йозефику стало дурно. Да он бы мог на эти деньги две недели жить! Но он сохранил самообладание и даже улыбнулся, и, хотите верьте, хотите нет, получилось у него почти так же фальшиво, как у железняка. Приличия и ритуалы были соблюдены, и наконец освободилось место для нормальных человеческих отношений.
– Здорово, Вил. Что, не узнал?! – меняя улыбку на искренне-идиотскую, крикнул Йозефик. – Это же я…
Он не успел закончить, как до того вытянутый по струнке железняк оплыл до нормального роста и слегка грустно улыбнулся.
– Конечно, узнал, Йози. Вот только интересно было, столько ты еще будешь этот цирк продолжать и в какой фрукт ты вырос.
– Да ты сам хорош тоже. «Вы». «Сударь». «Прошу». Фыр-фыр-фыр. Быр-быр-быр. Так ты со старыми друзьями, а, Вил?
Йозефик заискрил глазами и со всей дури хлопнул друга по плечу. Благо был уставший и не покалечил.
– Всякие ж они, друзья-то, бывают. Некоторые как обоснуются на этом свете покапитальнее, так сразу носы задирают. Вот я и подумал, что больно у тебя костюмчик хорош для моей рожи. Как у тебя дела? Идут?
– Да никак. Живу как мышь храмовая – от чумы до засухи. Профессора уже вот где, – он показал где, – со своим бредом. Дали бы уже бумагу с печатью да отпустили на волю. Как проклятье без просвета…
– Знаешь, у тебя что-то слишком цветущий вид для таких пессимистичных речей. Или вконец уже закушался, – сказав это, Вил кончиками пальцев прикоснулся к рукаву Йозефика и восхищенно цокнул языком: – Вещь!
