Огромная необъятная туша с намотанной на шею дохлой лисой и размазанной по щекам кусковой помадой. Министерская жена высилась своей многослойной тушей с прожилками над остальными пассажирами, которые, по-прежнему продолжая душить, кусать и царапать друг друга, все же попытались убраться от нее подальше. Падающий с потолка хрусталик неожиданно изменил траекторию и прилип к ее орбите.
– Тонхлейн! – заорала она, и по коридору пошла волна лопающихся деревянных панелей. Во все стороны брызнули щепки.
– Если ты сожрала белку, то тебе конец! – укрывшись в каюте, облюбованной для взаимного смертоубийства двумя пухленькими мужичками, крикнул Йозефик.
Взбешенная сударыня с кровавой пеленой перед глазами и дрожащими от ненависти руками человеческой речи не разумела, кроме одного слова, что некоторые посчитали бы весьма лестным:
– Тонхлейн!!!
Прошла еще одна волна щепок, и вагон вздрогнул. Потом еще раз. Это шагала сударыня. Изрядно вспотевшие мужички, в своей борьбе удерживающие паритет, переглянулись и выпрыгнули в окно. Йозефик очумело уставился им вслед и увидел, как оба подняли фонтаны брызг где-то далеко внизу и начали загребать к теряющемуся на горизонте берегу.
«Похоже, это мост через Келпиелское озеро, – подумал Йозефик. – Неплохой вариант. На чемодане выгребу, он же все-таки крокодиловый, значит, плавать обучен. Но сначала нужно спасти Йойка».
– Я иду, Йойк!!! – почти так же грозно, как сударыня, заорал Йозефик. Он побежал на нее, сильно наклонившись. Она приготовилась принять удар: выпятила живот и уперлась руками в поясницу. Такая конструкция остановила бы бешеного носорога. Йозефик в последний момент прыгнул на пол и проскользнул в своем шелковом костюме по полированному полу прямо между подобных колоннам ног сударыни. Он вскочил и поспешил запереться в своей каюте.
На дверь обрушился тяжелый жирный шлепок, что-то треснуло.
– Тонхлейн!!!
– Занято!
Йозефик поспешно снял чемодан с полки и дрожащими руками открыл. Йойк дрых кверху брюхом, и по щекам у него текли слюни. Молодой человек умилился сквозь омерзение и деликатно ткнул грызуна револьвером в живот. Правильно, что не пальцем, так как разбуженный грызун, даже не открывая глаз, вцепился в ствол. Палец от такого стал бы короче.
– Вставай! Мы уходим, – сказал Йозефик и вытряхнул Йойка из чемодана.
– Тонхлейн!!! – неугомонная дама снова обрушилась на дверь. Замок застонал. Кисточки на ушах Йойка удивленно поднялись.
Йозефик попытался открыть окно. Сложные замочки, которые надо было тянуть в какую-то сторону или жать в другую либо умолять открыться, ему были не по плечу. Отвернувшись в сторону, он пальнул в окно пару раз из револьвера и окончательно высадил его вешалкой. Пистолет он засунул за пояс.
В окно влетели отдельные язычки пламени. Второй этаж уже пылал вовсю. Для полной радости мост закончился и прыгать было нельзя. Оставался только путь на крышу. Тут дверь пробил странный крючковатый нож. И сразу же в нее ударила дамская туша. Дверь разлетелась на куски. Если бы преследователи объединили свои усилия, а не пытались опередить друг друга, Йозефик был бы в их власти. Но они, пытаясь протиснуться в дверь одновременно, застряли. У молодого человека хватило времени схватить чемодан и Йойка за хвост и с разбегу выпрыгнуть в окно. Однако, долю мгновения побывав в свободном падении, он резко передумал и развернулся в полете.
Время безразлично закурило и поплелось нога за ногу. Йозефик увидел, как незнакомец выскальзывает из пальто и оказывается огромным богомолом, как жена министра хищно облизывает губы и как недоуменно на него смотрит Йойк. У Йозефика хватило времени понять, что это конец, причем глупый. Он решил хотя бы сберечь Йойка и с размаху швырнул того на крышу вагона, однако почему-то хвост не отпустил. Зубы грызуна пробили обшивку и начали медленно резать металл, как консервный нож. Скрежет и прекратившееся падение заставили Йозефика открыть глаза.
Он болтался, зацепившись хищной белкой за крышу горящего вагона. Вполне приемлемо при попытке спастись от гигантского богомола-людоеда и чрезмерно пышной дамы, вполне возможно, с теми же кулинарными пристрастиями. Набегающий ветер развевал полы его пиджака, языки пламени лизали ботинки, а чресла обжигал ствол револьвера.
«Вот она, Жизнь, – подумал Йозефик. – Вот он, Ветер! От такого не откажешься. Это, наверное, и есть мое наследство».
– Тонхлейн!!!
– Да! Я вир Тонхлейн, сударыня! Пса вам на палке! – задорно крикнул Йозефик, забросил чемодан на крышу вагона и, как по канату, залез по Йойку сам.
Двигатель локомотива горел синим пламенем. Машинные палубы всего состава густо чадили, пассажирские напоминали полыхающие коробки спичек. Вагоны позади третьего полностью скрывались дымом и пламенем. Был открыт путь только вперед. Йозефик подхватил Йойка, который, задумчиво и подозрительно прищурившись, ковырялся в зубах, и засунул его за пазуху. Он пошел вперед, с трудом преодолевая силу набегающего воздушного потока. Одной рукой он придерживал шляпу, а другой тянул за собой игриво планирующий чемодан. Перед тем как пройти по стеклянной арке между вагонами, он глубоко вздохнул. От жара стекло стало мягким и податливым. Йозефик прошел как по батуту, и это ощущение ему понравилось. Сразу за ним стеклянная переправа окончательно растеклась.
«Надо добраться до локомотива, кажется, крыша у него не горит, рубка наверняка бронированная, или еще что-нибудь подвернется, – легкомысленно размышлял Йозефик. – Во всяком случае, нечего мне в огне делать».
Тут на крышу вспорхнул изрядно потрепанный и чуточку подгоревший богомол, в заднюю лапу которого вцепилась сильно обуглившаяся мадам, с которой текли ручьи растопленного сала вперемешку с косметикой. Вагон вздрогнул и полыхнул.
Кошмарную битву, развернувшуюся на крыше вагона номер три поезда «Темная ночь», Йозефик запомнил на всю жизнь. Два объятых пламенем чудовища гигантских размеров медленно наносили друг другу удары, пытаясь преодолеть сопротивление ветра. На них оседали крупные хлопья сажи, а крыша под их ногами кипела от жара. Богомолу удалось несколько раз пронзить тушу гигантской сударыни, и из пробоин хлынули потоки моментально вспыхнувшего зеленым пламенем жира. Слабеющая дама схватила богомола за жвала и вцепилась почерневшими от сажи зубами ему в глаз. Насекомое судорожно дернулось, отчаянно толкнуло противника, и сударыня, оскользнувшись на собственном пылающем и смешавшемся с краской жире, полетела с крыши вагона.
«Она меня любит», – это была последняя мысль гигантского насекомого.
Оторванная голова богомола осталась у мадам в руках, даже когда она, подобно метеориту, врезалась в железнодорожную насыпь, подняв фонтан щебня и переломанных шпал. Труп богомола, потрескивая, догорал на крыше, но это уже не показалось Йозефику захватывающим зрелищем.
Довольно быстро он добрался до локомотива. Новое восприятие жизни как Жизни помогало ему перепрыгивать с вагона на вагон без особых раздумий и расшаркиваний.
