– Если что – стреляй.
Молодой человек почувствовал, что такое обращение способно разрушить даже самую крепкую дружбу и, брезгливо морщась, принес Йойку дохлую крысу, держа ее за хвост. Вынимать ее из мышеловки он не стал. Он не знал, какие фантазии обитают в голове у хищной белки, а удовольствие портить не хотел.
«Не завидую я тому, кто прервет его рандеву с этой фам фаталь».
Йозефик как раз закончил проверять патроны в револьвере. Вроде бы все были в порядке, но он же в этом не разбирался. Дворецкий застал его при внимательном осмотре дула. У него проскочила гаденькая улыбочка.
– Вот, сударь, под вашу безделушку только две кобуры подойдут, – сказал дворецкий, прикладывая их поочередно к костюму Йозефика, будто это были галстуки. – С серебряной пряжкой или…
– С серебряной.
Йозефику показалось, что кобура с пистолетом на боку нисколько не придает ему уверенности, а напротив – смущает дальше некуда. Ему казалось, что с него сползают штаны, а оказаться на похоронах семиюродного дядюшки без штанов – это один из тех кошмаров, которые должны мучить с детства каждого уважающего себя обладателя семиюродного дядюшки.
Они шли по коридорам и залам замка. Йозефика начинала откровенно бесить болтающаяся на поясе кобура. К тому времени, когда они вышли во двор, заставленный автомобилями, среди которых с важным видом расхаживали шоферы, Йозефик уже дошел до белого каления. Он поджал губы и смотрел исподлобья, практически не моргая, в затылок дворецкому.
Тот обернулся, желая что-то сказать Йозефику, но, натолкнувшись на виртонхлейновский взгляд, только шумно сглотнул.
– В криптель, Клодвиг, я хочу видеть моего дядюшку, пока вы, – Йозефик выделил слово «вы» звериным рыком, – его не спалили к псам.
– Сударь, все успеется, до полудня… – начал успокаивающим тоном дворецкий, чем довел белое каление Йозефика до белоснежного.
– В криптель! Если вы не заметили, тени почти исчезли! – Голос Йозефика обрел новое звучание. Ему самому оно очень нравилось, хотя у самого же мурашки по спине от него бегали.
Вход в криптель был в маленьком дворике, отделенном от большого двора узорчатой кованой решеткой. С виду это был большой каменный склеп, однако сразу за жутковатым порталом начинались различия. И эти различия длинным широким тоннелем тянулись вглубь горы. Тоннель освещали изящные газолиновые лампы в форме черепов. Две цепочки огоньков уходили по тоннелю вдаль и сходились в одну точку. Пол был тщательно выметен, а у входа в красном ящике висел огнетушитель и план эвакуации.
Дворецкий пошаркал вперед. Йозефик осторожно ступал следом. Он теперь был рад, что он чувствует на бедре кобуру. От центрального прохода шло множество ответвлений, и все они принадлежали разным эпохам, судя по видам кладки. В стенах боковых проходов было множество ниш. И они не пустовали. Над ними были укреплены бронзовые таблички с номерами. Все это очень напоминало картотеку.
– Жуткое место, – позабыв о своей неприязни, сказал дворецкому Йозефик. В конце концов, он был живым хотя бы.
– Вот уж каламбур, вир Тонхлейн боится костей, – съехидничал дворецкий.
– Не костей, а того, что за ними, – машинально сказал Йозефик.
Они подошли к кованой чугунной двери. Ее поверхность покрывали изображения деревьев и их корней. Корни опутывали свернувшиеся в позу зародыша скелеты. Однако жуть, исходившая от этой двери, сводилась на нет аккуратной табличкой с надписью: «Свежие поступления».
Дворецкий толкнул дверь и пропустил Йозефика вперед. Это была просторная квадратная комната с низким потолком. В альковах по периметру зала стояли скульптуры всех богов, пользующихся популярностью в этой части света. На постаментах были высечены порядковые номера божеств по каталогу погребальных услуг. Неугодные покойному были накрыты тяжелыми бархатными покрывалами, будто чересчур болтливые попугаи. В центре на отполированном овальном столе из темного гранита лежал покойный Йивентрий вир Тонхлейн.
Йозефик прошел к столу и посмотрел на своего покойного семиюродного дядюшку. Он чувствовал себя очень неловко из-за того, что ничего не чувствовал. Ему казалось, что Клодвиг буквально сверлит его глазами, и он старался изобразить на лице хотя бы подобие печали. Но то, что так легко дается по велению сердца, разумом исполнить крайне трудно. Скорбная физиономия сразу же заныла и сползла с лица.
«Раз уж мне как-то даже и не тоскливо, то делать тут вроде как и нечего, – как можно медленнее старался думать Йозефик, – но раз уж я в этот склеп зашел, то надо постараться хоть что-то узнать о нем, – при этом слове он скосил глаза на кованый профиль Йивентрия. – Костюм я этот помню. Раз-два-три-четыре-пять-шесть пуговиц. Отлично, все шесть на месте. И должны остаться на месте. Орден на шее. Уф. Шесть пуговиц. Шесть серебряных пуговиц с изображением солнца, и хватит с меня».
Йозефик отвернулся и пошел к выходу. Только уходя, он почувствовал какую-то грусть. Он развернулся в дверях и неуверенно помахал рукой. Он закрыл комнату для свежих поступлений и быстрым шагом пошел на улицу. Отзвуки его печатных шагов еще долго блуждали по переходам и щекотали косточки.
«Ну и богов же ты выбрал, – оказавшись под синим небом, думал Йозефик в ожидании дворецкого. – Ладно еще бродяга Тикро и шепчущая Миоли
[7], наделившая его такими разлапистыми рогами. Ты и правда непохож на человека, который шагает по дороге жизни, мирно посапывая на диване. Тикро помогает на суше, Миоли – на море. Даже Каарн
[8] понятен, ты же все-таки воевал и вдоволь насмотрелся на его пирующих посланников. Но Сьольд
[9] и эта… Брр-р-р! Даже тут, на солнце, об этом думать не хочется».
Во двор вошла траурная процессия. Мужчины одинаково преклонного возраста. Возраст-то был одинаково преклонный, а вот сохранились все по-разному. Кто-то бодро шагал, лишь слегка поблескивая маразмом во взгляде, а кто-то плелся по тонкой границе между миром живых и неживых. Многие были в военной форме. У некоторых она была образца, созданного еще до Предпоследней войны. Они шли молча и, кажется, скорбели искренне. На рукавах у всех были черные ленты.
