Среди этих людей Йозефик с удивлением увидел сердито сдвинувшего брови Бигги Дандау и порыкивающего своей механической ногой Смитти Шелка. На Дандау была форма, похожая на ту, в которой был изображен Йивентрий на портрете. Только погоны поскромнее и материал поплоше. Его грудь сияла, как рыбья чешуя, гроздьями медалей и орденов. Форма Смитти была застирана до дыр, а дыры аккуратно заштопаны. Его погоны были девственно чисты. Йозефик удивился, что Смитти был в сухопутной форме, он был более чем уверен, что тот был матросом.
Он уже начинал делать первый шаг навстречу если не друзьям, то хотя бы знакомым лицам, которых желал задушить собственными руками за не очень удачное начало путешествия. Но Дандау кинул ему взгляд из разряда «не пали контору» и незаметно показал кулак. Смитти же таким маневрам был не обучен и просто так усердно уставился в другую сторону, что только последний дурак не понял бы, на кого он не смотрит.
– Встретили знакомых, сударь? – ехидно осведомился незаметно подкравшийся дворецкий.
Йозефик, чувствуя неладное, решил повременить с расправой над Дандау и Шелком. Это были единственные люди, которых он знал, и искать поддержки он мог только у них. Ко всему прочему Йивентрий прислал Дандау письмо, содержание которого теперь очень интересовало молодого человека.
– Кто все эти люди? – со скучающим видом спросил он дворецкого.
– Это друзья вашего дядюшки, неужели среди них нет ваших знакомых?
«Ага, доставай блокнот и записывай, сейчас я всех сдам», – усмехнулся про себя Йозефик.
– Даже сам дядя Йивентрий с натяжкой входил в число моих знакомых. Я знал о его существовании, но не более того. Откуда же мне знать его товарищей?
Дворецкий просветлел лицом. Похоже, то, что у Йозефика и Йивентрия не было общих знакомых, чрезвычайно его радовало. Это было не обычное человеческое злорадство, а радость от предвкушения близкой победы.
Траурная процессия затянулась в двери склепа, а Йозефик и дворецкий пошли во двор замка. Во дворе появился погребальный костер. Он был сложен из бревен, за которыми прятались старые покрышки. Многочисленные гости не спеша расходились по двору в поисках мест, откуда будет получше видно. Стены замка уже были заняты ребятней.
Дворецкий довольно фамильярно взял Йозефика под локоть и отвел к стульям, установленным для скорбящих родственников. Точнее, к одинокому стулу. Молодой человек вырвал руку и сел на стул, положив ногу на ногу.
«Ни в грош меня не ставите, – зло думал он, оглядывая с вызовом посматривающие на него холеные лица. – Хромой уткой считаете. Что-то вы тут уже решили, все поделили небось без меня. Ладно, посмотрим».
Он воинственно положил руку на кобуру. Ощущение прохладной серебряной застежки под рукой придавало уверенности и успокаивало Йозефика. Но окружающие продолжали его раздражать.
Лето наконец дало о себе знать. Солнце выглядывало из-за шпилей замка и злорадно припекало траурно разряженную публику. По двору растекался кислый запах пота, смешанного с парфюмерией и косметикой. На лицах, шеях и декольте многих дам потрескалась штукатурка.
Тени трусливо поджались под своих владельцев. Наступил полдень. Темная процессия вытянулась из склепа и медленным, торжественным шагом двинулась к погребальному костру. Йозефику показалось, что они сейчас затянут заунывную песню и воздух, помимо аромата надушенных потных дам и прокуренных кавалеров, наполнится ароматом тлена и пепла. Но этого не случилось. Шествие тянулось полном молчании, не считая грязных словечек, оброненных спотыкающимися и наступающими друг другу на пятки участниками.
Несколько человек помоложе вскарабкались на костер и сбросили вниз веревки. Их привязали к украшенным черными кружевами носилкам с телом господина Йивентрия вир Тонхлейна. Его тело затаскивали на погребальный костер, как большой шкаф через окно. Кто-то зычно командовал:
– Раз, два, три! Взяли! Раз, два, три! Взяли! Смотри, куда тащишь, вона его на бок перекосило! Закиньте его обратно на носилки! Да не топчитесь вы по покойнику, ботинки провоняют!
– Это какой-то кошмар, – шумным шепотом возмутилась дама за спиной у Йозефика.
– Да, дорогая, дурные похороны, – поддержал ее обрюзгший мужчина с густо напомаженными волосами.
– Не нравится, так идите и ищите своего покойника и хороните его, как вам вздумается, – не оборачиваясь сказал Йозефик.
За спиной у него возмущенно фыркнули, так что у него даже шляпа на лоб съехала, но промолчали.
Тело покойного тем временем затащили на костер. Участники траурного шествия встали отдельной группой и странно поглядывали на Йозефика. Все было готово к началу церемонии погребения.
Дворецкий протиснулся через толпу к Йозефику и, согнувшись в три погибели, шепнул ему на ухо:
– Сударь, вы должны запалить костер. Вот вам спички.
Йозефик принял у него коробок и, краснея, прошел к костру. Им овладело нечто вроде боязни сцены. Он чиркал спичками, но они или ломались, или тухли. Те, которые все же разгорались, были не способны поджечь почему-то сырой хворост. Глядя на последнюю оставшуюся у него спичку, молодой человек подумал, что это диверсия или же саботаж.
– Клодвиг, скажите шоферам, чтобы принесли газолина, – крикнул он стоящему с подчеркнуто безучастным видом дворецкому. – А то мы тут весь день провозимся.
В толпе зрителей послышался неодобрительный шепоток. И вообще начались какие-то разброд и шатание. Многие из участников транспортировки тела покойного приступили к поминкам. То и дело они прикладывались к своим запасливо захваченным фляжкам и довольно крякали.
Шоферы организовали в толпе проход и устроили по нему передачу ведер с газолином, как на пожаре ведер с водой, только с противоположными намерениями. Йозефик осуществлял общее руководство и стоял, заложив руки за спину. Запах газолина наконец забил ароматы кипящих на солнце духов, и он жестом дал понять, что горючего достаточно.
Он чиркнул последней спичкой. Она разгорелась, и только тогда у Йозефика появились некоторые сомнения в разумности своих действий. Он опасливо переводил взгляд с лужи газолина, которая плескалась у кончиков его ботинок, на вскоре собирающуюся обжечь ему пальцы спичку.
Йозефик вир Тонхлейн кинул спичку. Еще до того как она упала, он развернулся и пошел от костра. За его спиной с гулом в небо вознесся огненный столб. Терзаемое порывами горного ветра пламя металось по всему двору, как радостная, дружелюбная собака, и лизал гостям лица, руки и другие неприкрытые участки кожи.
Занялись покрышки, и пополз густой черный дым. Замковые стены покрылись копотью, а одежды гостей стали еще более траурными. И вид у них теперь был действительно скорбящий. С перекошенными лицами и слезящимися глазами, они пытались убраться подальше от костра. На припаркованных во дворе автомобилях полопалась и закурчавилась краска. Увивавший стены дикий виноград уже кружился по воздуху кислой золой.
