В конце концов Йозефику удалось припарковаться перед сараем из бледных досок. В роду у этой постройки явно был курятник, а в послужном списке – хлев. Постройка таинственно излучала головокружительный аммиачный аромат. Молодой человек, перед тем как оставить машину, внимательно проверил, плотно ли закрыты окна, и задумался, не стоит ли законопатить багажник. Он немного успокоился после испорченного завтрака и решил все-таки забрать чемодан с Йойком из машины. Во всяком случае, здесь его собственность была надежно защищена от угона. Атмосфера была нерабочей, даже для криминальных элементов.
Население Заячьего Ручья в полном составе направлялось на главную площадь. Наблюдался даже некоторый ажиотаж. Люди вяло помахивали пестрыми флажками, некоторые пытались затянуть песни, но, сверяясь по каким-то внутренним часам, большинство считало, что еще рано. Йозефик очень удивился, что суд назначен в день пусть и местного (раз уж сам вир Тонхлейн о нем не знает, то каким еще он может быть?), но праздника. Из густых кустов вылетела стайка детворы. Теперь они путались в ногах у Йозефика, не обращая на него никакого внимания. Внутри их банды шли дебаты относительно причин праздника.
– …вот и все. А что? Надо же кого-то, – возмущенно бормотал мальчишка с разодранными коленями и зелеными от травы короткими штанишками. – Сожгу-у-ут, куда денутся.
– А вот и нет! – возразила девочка с косичкой, которая ее иногда перевешивала. – Девочек обижать нельзя. Утопят! Как пить дать.
– Много вы понимаете. Мне вот Рыля сказал, что сначала будут выязвлять, откуда она такая взялась и вообще. Он-то знает, – с авторитетным видом заявил еще один мальчик и очень солидно шлепнул подтяжками.
Вся стайка уважительно на него уставилась, только девочка с косой не смогла перестать смотреть в небо. В ее голове потому и зародилось сомнение.
– Много твой Рыля знает, – снисходительным тоном сказала она и с кряхтением перебросила косу из-за спины.
– Ему уже одиннадцать. Уж побольше твоего знает.
После кратких раздумий и сомнений в компетентности некоего Рыли некоторые решили поддержать девочку с косой. В банде произошел раскол.
– Щенок твой Рыля! И писает сидя! И ты тоже! – заявила лидер оппозиции и пнула мальчика в подтяжках в голень. Он пронзительно взвизгнул.
Йозефик оказался в центре серьезного конфликта. Стороны этого конфликта начали с плевков и оскорблений. Вот-вот они готовы были перевести свое противостояние на новый уровень и начать лупить друг друга. Между членами только что дружной банды будто черная кошка пробежала. Но тут между ними пробежала с паническим выражением на морде настоящая кошка. Не фигурально выражаясь. Действительно пробежала, честное слово! Забыв о своих разногласиях, ребятня рванула за ней следом шумной ватагой. Они толкались боками, путались в ногах и издавали отрывистые писклявые крики, больше похожие на лай. Банда скрылась в ярком саду, а Йозефик зло шикнул и постарался стряхнуть с ботинка чей-то плевок. Как всегда, в конфликте пострадало мирное население.
«Бедный кот. Консервной банкой на хвосте он не отделается», – подумал Йозефик.
Большая часть главной площади, прилегающая к зданию ратуши, была огорожена красными флажками. Жители Заячьего Ручья очень уважительно относились к этому препятствию. Даже самые непослушные дети не пытались пролезть под тщедушной бечевкой с красными треугольными тряпочками. Йозефик заметил, что уважение это имеет отчетливый оттенок страха. Толпа клубилась в нескольких шагах от флажков, и ее передние ряды регулярно обновлялись. Это постоянное копошение сопровождалось еле различимым поскуливанием. Йозефик к флажкам уважением не проникся и преспокойно занял место в первом ряду. Как раз в этот момент началось зрелище.
Высокий мосластый мужчина в капитально поношенном и не без воображения испачканном комбинезоне подкатил к торцу здания ратуши телегу с железными колесами без покрышек. На телеге приросший ржавчиной и собственным весом возлежал архаичный двигатель. Его возраст сочился через тусклые латунные трубки и множество декоративных элементов, вплоть до фигурок страдающих ожирением младенцев с голубиными крыльями, установленных на головках тощих цилиндров. К изуродованному механическим аналогом артрита валу механик приладил подходящую по возрасту шестерню. Скрип, с которым она встала на место, заставил поежиться всех присутствующих на площади. После этого мосластый мужчина принялся ворочать телегу, пытаясь попасть своим огромным блендером в отверстие в стене. С него сошло семь потов, прежде чем он добился успеха.
– Всем поберегись! – зычно крикнул он и, даже не обернувшись к зрителям, дернул маховик.
Раздалась тишина. Он дернул еще раз с тем же результатом. Стало понятно, почему он такой тощий и жилистый, – использование двигателя требовало от него приложения еще бо́льших усилий, чем ручной труд. Похудев еще на размер, механик выдавил-таки из антикварной машины один такт, затем другой, и вот она уже с размеренным постукиванием заработала сама. По площади поплыл сизый дым и уютный запах выгоревшего газолина. Механик вытер ладони о комбинезон и с чувством выполненного долга присел на краешек телеги, под теплый бочок своего подопечного мучителя.
Из ратуши стали раздаваться большие и тяжелые звуки, обычно сопровождающие движение громких и протяжных механизмов (эпитеты можно поменять местами). Фасад здания начал медленно опускаться на площадь, одновременно разворачивая со своей оборотной стороны ажурные стальные конструкции, которые раскрывались наподобие цветочного бутона. Довольно скоро для столь крупного механизма на площади развернулось что-то вроде скелета амфитеатра, напоминающего формой василек. Его огромные лепестки медленно и бесшумно покачивались на ветру. Йозефик очень удивился, когда услышал нечто, напоминающее шум прибоя. Звук усилился и стал похож на хоровое грохотание оловянной кружкой по деревянной решетке. Из раскрывшейся коробочки ратуши выкатились скатанные в фашины паркетные доски и скамейки. С поразительной скоростью и точностью они улеглись на свои места. На этом развертывание судебного зала подошло к концу.
Здание ратуши практически полностью извелось на создание зала. На месте остались лишь часы, которые, как оказалось, пронизывали все здание: от шпиля до самого подвала. Кто знает, может, они уходили еще глубже и основание их терялось у спящих темных глубин этого мира. Все-таки это были часы, любимая игрушка самого времени.
Вокруг площади со всей возможной точностью, с которой можно ходить вокруг треугольной площади, слепой мужчина в комбинезоне прокатил тележку с бобиной, на которую аккуратно смотал бечевку с красными флажками. Обход он закончил возле своего коллеги-тележечника. Тот, опасливо поглядывая на бобину, помог слепому прикрыть телегу брезентом, после чего они оба уселись возле двигателя. Все на площади как-то расслабились и стали постепенно занимать места в развернутом зале суда.
Сквозь толпу к Йозефику продрался уже знакомый клерк. На его лице подрагивали застывшие капли желтка. Клерк смерил молодого человека взглядом кладовщика и, когда убедился, что все соответствует описи, сказал:
