– Высокий Суд округа Заячий Ручей обещает состояться с часу дня. Извольте же, премногоуважаемый господин вир Тонхлейн, приемлемым и должным посчитать явиться и исполнить свою роль… – Клерк посмотрел на пометки на манжете и продолжил: – Вольнонаемного защитника. К превеликой своей скорби, остальные официальные лица вынуждены просить вас о милости поторопиться, ибо близок час суда. И низринутся горящие свинцовые реки правосудия на всякого подозреваемого, и заскрипят дыбы истины, и да…
– Уважаемый! Тебя на поворотах не заносит? – оборвал тираду клерка только что подошедший Лингнум Амех. – Опять ты архивных записей начитался? Отвечай!
– Только два тома, малюсеньких, – ответил клерк. Он весь мелко дрожал, а в глазах его поплыли блики, о которых могла лишь мечтать афиша с лицом прекрасной звезды синематографа.
– А ну, пш-ш… – начал, выпятив нижнюю челюсть, Амех, но договаривать не стал. Мысль и без того была вполне понятна, и клерк ее уловил уже затылком.
– Какой исполнительный сотрудник, и вдохновленный к тому же.
– Не обращайте внимания, господин вир Тонхлейн. Это он все от скуки. Заняться здесь молодежи практически нечем, а больше нигде такие и не нужны, – сказал печально Амех и уставился в одну точку, пытаясь сообразить, не сболтнул ли лишнего. Похоже, все-таки сболтнул.
– Какие такие? – опасливо спросил Йозефик.
– Да никакие такие. Говорю же, не обращайте внимания… Идемте скорее, я вас ознакомлю с материалами дела и…
Государственный обвинитель взял Йозефика под локоток и настойчиво потащил к проходу между лепестками зала.
– Да ладно тебе юлить, Линг, – пробасил кто-то у них за спиной. – Тут все касается этого дела. Нечего прятать скелеты в шкафу, один леший их все уж обглодали по нескольку раз.
Молодой вир Тонхлейн без видимых усилий отряхнулся от забот Амеха, оправил рукав и сказал с наигранной укоризной:
– Господин Амех, вы должны понимать, что прокурор и адвокат под ручку в зал суда не ходят. Думаю, эти ваши захолустные привычки и вынудили обвиняемого прибегнуть к услугам первого попавшегося человека с витиеватой фамилией. – По смятению в глазах государственного обвинителя молодой человек понял, что к таким вычурным формулировкам тот не привык и понимать их не мог в силу своей, скорее всего, прямолинейности. – Я имею в виду себя.
– Но господин вир Тонхлейн! – начал было возмущаться государственный обвинитель. – Как вы можете такое о себе говорить? С каких это пор вир Тонхлейны стали «первыми попавшимися»? В Заячьем Ручье попрошу вас себя не оскорблять! Вот как приговорим преступника, так езжайте на все четыре стороны или хоть вверх или вниз и там хоть свиньей зовитесь или… – Амех надул возмущенно щеки. – Или хоть котом драным.
Йозефик несколько опешил. С таким агрессивным защитником собственной семейной чести он сталкивался только в лице древнего дворецкого Клодвига. Отчего-то это показалось ему крайне оскорбительным. Со времени гибели родителей Йозефик как-то привык во всех своих неудачах винить исключительно себя и соответственно право на самокритику считал основополагающим в системе жизненных ценностей. Точнее, неотъемлемым. На государственного обвинителя готовилась сойти лавина оскорблений.
– Лингнум, иди готовься к суду, – опять пробасил кто-то прямо над ухом Йозефика. – А я проведу инструктаж по технике безопасности для молодого господина.
Государственный обвинитель, разрезая воздух возмущенно вздернутым носом, прытко скрылся в зале суда. Молодой человек развернулся и чуть не расцарапал свой нос о большой блестящий значок. Только сделав два шага назад, он смог полностью впихнуть в поле своего зрения обладателя столь властного баса. И то не полностью. То начищенные сапоги, то светло-серая фуражка с сияющей кокардой скрывались за границей видимого Йозефиком мира. Между этими двумя крайностями было набито очень много мышц, с трудом втиснутых в серый мундир нестандартного размера. Из накрахмаленного воротника торчал нижний из примерно пяти подбородков, свисающих с крайне морщинистого лица. Все оно было покрыто шрамами. Это вообще было не лицо, а какая-то ферма шрамов. Шрамовый заповедник. Из глубин заповедника смотрели веселые карие глаза.
– Комиссар Вальж.
– Йозефик вир Тонхлейн.
Комиссар шумно втянул воздух. Портупея, похоже, позаимствованная у тяжеловоза, страдальчески заскрипела.
– Крупная белка. В чемодане у вас. В Бурнском лесу такие не водятся. Наши белки, кроме того, ванны не принимают и бекон не едят, – сказал комиссар и нетерпеливо переступил с ноги на ногу. – Покажите, а?
– Мне вообще-то не жалко. Точнее, жалко, но не показывать, а окружающих жалко. Очень неспокойный, видите ли, зверь, – ответил Йозефик, который вдруг осознал, что комиссар, быть может, даже моложе его самого, что как-то не вязалось с таким рекордным количеством морщин.
– Ну и пусть, – чуть обиженно сказал комиссар и отвернулся в сторону. Выдержав небольшую паузу, он опять повернулся к Йозефику. В глазах его светилась прежняя радость: – Я подумал, что лучше бы вам быть в курсе дел. Не только этого конкретного дела, в которое вы столь неосторожно вляпались, но вообще… Скажем так, ваших семейных дел.
Обычно от таких заявлений вир Тонхлейн начинал нервничать. Но от комиссара Вальжа растекались во все стороны волны жизнерадостности и дружелюбия, на которых виртонхлейновская паранойя моментально убаюкалась.
– Семейных дел? Амех что-то говорил о моем предке – герцоге Януше вир Тонхлейне. О каких-то его заслугах перед людьми Заячьего Ручья, но без всякой конкретики.
– У нас еще есть немного времени до начала процесса. Давайте пройдемся по более живописному маршруту. С улочек закатной стороны холма отличный вид на поля и Ручей. – Комиссар смущенно опустил глаза и добавил: – А еще там есть один сквер. Там тихо-тихо и можно будет белку посмотреть. А?
Такого располагающего к себе служителя закона молодому человеку еще встречать не приходилось. Он вспомнил Плицскенна с его дрессированными мордоворотами и вздрогнул от отвращения. Наверное, им там, в больших городах, не хватает чистого воздуха, вот они и бесятся.
– Ладно, ведите.
Вальж как по команде побежал легкой трусцой к одной из улочек, уводящих с площади. Он скрылся за углом здания, оставив недоумевающего Йозефика позади. Вскоре он вернулся со смущенным видом и дождался, когда молодой человек его догонит. Некоторое время они шли по узкой улочке молча. Комиссару приходилось пригибаться, чтобы пройти под балконами, и тогда было заметно, что какая-то мысль не дает ему покоя.
– Что вас так беспокоит, комиссар?
– А белку правда покажете? Мне Хорши рассказал. Кузен он мой, по отцовской линии. Говорит, огромная и с глазищами! А как она Витнусу уши надрала! – Вальж сделал одобрительный жест, более присущий гурманам.
– Раз это так для вас важно, тогда покажу, – ответил Йозефик. Ему подумалось, что даже в самом худшем случае новые шрамы быстро затеряются на морщинистом лице комиссара, а форму ему в случае чего новую выдадут. – Но взамен я попрошу вас рассказать все, что вы знаете о делах моего семейства в этом городе. Я почему-то в них менее всех осведомлен.
