Она должна была просеменить, как мышка, к столу своего адвоката и смотреть на происходящее печальными глазами с осознанием своей полной беззащитности. Вместо этого она уверенно шла с гордо поднятой головой и пренебрежительно прикрытыми глазами. Даже королевы
[11], пока им всем не порубили в свое время головы, не могли вести себя так величественно. Да и не все богини могли из-за своей, как правило, узкой специализации. Ну и, до кучи, она была красива.
Проходя мимо Йозефика, она посмотрела на него краем глаза. Одно лишь мгновение, но такого мгновения может хватить на всю жизнь средней паршивости. Сапфировое солнце, чей свет пробивается сквозь золото пушистых ресниц, опалил и без того смущенного молодого человека. Звучит это немного грубо, но он совершенно не знал, как себя вести рядом с такой фифой.
– Благодарю вас, – тихо сказала она бесконечно усталым голосом и на краткое мгновение поникла. Тогда Йозефик понял, что она измотана донельзя и в любой момент может сломаться или, что, может, даже хуже, сдаться. И тогда сапфировое солнце потухнет и превратится в синюю лужу.
– Я вас вытащу. В любом случае, – хрипло сказал Йозефик.
– Вы имеете в виду, что и мертвую? – устало улыбнулась она. – Мне это немного не подходит. Именно потому, что предыдущий мой защитник как раз это и собирался сделать, я была вынуждена отказаться от его услуг и провести здесь целые две недели. И почему вы так долго добирались?
– Вообще-то я здесь случайно оказался. Можно сказать, вам повезло, – ответил удивленный Йозефик.
– Вот же сукин сын!
– ?..
– Прокурор. Он обещал вызвать адвоката немедленно. Сколько бы я здесь торчала, если бы вы не подвернулись? – тоном прозревшего сказала она и откинулась на спинку стула. Потом слегка наклонила голову и посмотрела на нелепо извернувшегося, чтобы ее видеть, Йозефика.
– Лето, между прочим, не бесконечное.
– Кхм… Да. Я тоже тороплюсь, так что давайте с этим побыстрее закончим. – Йозефик хотел было выровнять бумажки на столе или еще как-то скрыть неловкость при общении с содержимым мешка из-под картошки, – Я Йозефик вир Тонхлейн, а это вот Йойк. Он белка.
– Сьомирина Похлада, – представилась она, будто от комара отмахнулась. Ее любопытство привлек Йойк, и любопытство это было внушительных размеров. Белка без всяких церемоний была поставлена на все четыре лапы, а ее хвост оттянут строго вертикально вверх, кроме того, тонкие пальцы неожиданно цепко держали ее за шею. – Луприанская парковая? Замечательный экземпляр, и так далеко от гнезда. Любопытно… Может, постоянное сопровождение источника или движение вдоль линий поля разломов? Нет, последнее маловероятно, слишком много совпадений… – полностью отрешившись от происходящего вокруг, сама с собой начала беседу подзащитная Йозефика.
– Очень приятно… – только и успел сказать молодой человек, как по залу суда заметалась тишина, шугаемая волнами аплодисментов.
В центр зала вышел Лингнум Амех. На кончике его левого ботинка томно таял кубик льда. Он заложил руки за спину и осмотрел почтенную публику. Многие восторженно махали флажками и заливисто свистели. Шайка детей умудрилась проскользнуть под скамейками и перепрыгнуть через барьер, отделяющий публику от суда. Песка они так и не коснулись – их в последний момент сгреб в охапку комиссар Вальж. Справиться с целой горстью извивающихся и брыкающихся детей, да еще так, чтобы им не навредить и самому не покалечиться, задача крайне непростая, но комиссар даже улучил момент, чтобы подмигнуть Йозефику, которому сразу же дышать стало легче.
– Я государственный обвинитель округа и города Заячий Ручей Лингнум Амех, – начал поставленным голосом прокурор. – Вы все меня знаете, и я знаю вас с младых ногтей. Мы все живем как горошины в стручке и папиросы в пачке. Видят боги, я никому не желаю худого, но сегодня… Сегодня… – Он артистично прикрыл глаза ладонью, а другой рукой указал на то место, где, согласно его профессиональной привычке, находился обвиняемый. Однако сегодня там не было ничего, кроме мокрой лужи, оставленной конвойным. Пришлось ему, подглядывая из-под ладони, пытаться указать на Сьомирину, да так, чтобы этот жест не утерял своей невзначайности.
– Но сегодня я расскажу вам о преступлении столь темном и страшном… столь глубоком в своем коварстве и аморальности, что другого, кроме смерти, и нельзя требовать от закона и справедливости.
Амех пошел вокруг арены с видом погруженного в серьезные думы властного человека. Зрители на лепестках, мимо которых он проходил, погружались в липкие мыслительные процессы фрагмента толпы и упорно морщили лбы.
– Вот заливает, – шепнул Йозефик своей подзащитной. – Мы точно в суде? А как мне проводить линию защиты? Сплясать или фокусы показывать?
– Я буду рада, если вы сможете исполнить фокус с моим исчезновением, – горько улыбнувшись, ответила Сьомирина. – Слушайте внимательно, что он говорит, и ищите слабые места.
– Какие еще слабые места? – удивился Йозефик.
– Оговорки, нестыковки – все такое. Словом, придирайтесь к словам. Суд здесь архаичный. Сначала свою версию произошедшего расскажет обвинитель. – Она зло сжала губы. – Вон тот усатый в мокрых ботинках. В конце своей речи он все же должен будет сказать, в чем именно меня обвиняют.
– То есть вас тут с цепью на шее держали, даже обвинений не выдвинув?
– Потом я расскажу, как оно было на самом деле. Точнее, не так. Я расскажу, как, я считаю, оно было. А как оно было «на самом деле», решит судья. – Сьомирина повела бровями, как бы отмечая пределы истины в этом самом «самом деле». – Вы произнесете свою защитную речь после меня. При этом вы должны убедить всю эту толпу, а она, в свою очередь, судью в моей невинности…
– Кхм… Невинность – это несколько из другой оперы. Моя задача убедить всех в вашей невиновности, – поправил подзащитную Йозефик и густо покраснел.
– У меня появилась надежда, – улыбнулась Сьомирина. – Вы схватываете на лету.
Лингнум Амех закончил свой обход. Теперь звон воздуха в зале дополнялся тихим потрескиванием сморщенных лбов. Иногда раздавался звук, с которым лопается зимой кора на деревьях. Он снова вышел в центр арены и, скрестив руки за спиной и отставив ногу, начал с азартом откашливаться.
Воспользовавшись задержкой, Йозефик задумался, как же ему стоило обращаться к своей подзащитной. Он без сожаления отмел первую дюжину вариантов, пришедших на ум, а потом пришел к выводу, что искать ответ, вспоминая по порядку все слова с начала орфографического словаря, не очень продуктивно. Какой-то сентиментальный флер из, насколько было известно самому Йозефику, тщательно проветриваемого уголка его души подсунул несколько слащавых прилагательных. Потом Йозефик впал в быстротекущую депрессию, из которой вернулся новым человеком с необходимым набором слов.
