– Госпожа Похлада, откуда вы знаете, как в Заячьем Ручье суд устроен?
– Я здесь две недели уже сижу. Вы что, меня не слушаете? У них тут чуть не каждый день этот лютик разворачивают, и шуму тогда на весь город! – жарко и раздраженно зашептала Сьомирина.
– Это больше на василек похоже, – не удержался и озвучил свое мнение молодой человек, а потом, увидев темные огоньки под золотыми ресницами, спохватился и исправился: – Но это, конечно, не совсем мой профиль.
– Почти каждый день они устраивают подобные спектакли! Почти. Каждый. День. Одно и то же. Я уже до тошноты наслушалась этого захолустного бреда. Сначала эти Амехи несут тягомотину, потом спорят, потом орут, а в конце чуть не рычат и воют. Кабы жизнь не любила, давно бы уже потребовала казни сама! И чего, спрашивается, они воют? Совсем больные, что ли? Как же я устала!
У вир Тонхлейна появились сомнения насчет того, в курсе ли его подзащитная, в каком городе ей выпал шанс предстать перед судом. Это было жизненно важно на тот случай, который лучше бы никогда даже не попадал в списки случаев. Однако именно этот ненужный случай и занимал верхнюю строчку событий вероятного будущего. Случай неудачной попытки решить дело с помощью адвокатского мастерства вир Тонхлейна и последующего побега.
– Кхм… Госпожа Похлада? – привлек внимание отрешенно разглядывающей грязные ногти подзащитной Йозефик. – А вы в курсе, что Заячий Ручей является крупнейшим в мире волколакорием?
Он весь напрягся, как пружина, готовящаяся выскочить из самого безобидного механизма и зацепиться за вашу роговицу своим острым концом. В памяти еще была свежа его собственная реакция на эту новость. Сьомирина, вместо того чтобы впасть в истерику и попытаться убежать с растопыренными руками и омерзительно раззявленным ртом, да еще и дурно крича, впервые с интересом посмотрела на Йозефика. По правде сказать, он бы в тот момент руку отдал, может, и не свою, но хотя бы точно правую, за то, чтобы она с таким интересом смотрела на него как на него, а не на него как на источник информации.
В ее глазах замельтешили чуть безумные искорки, которые очень распространены в среде ученых бессистемного и авантюрного характера. Вроде тех, которые залезают в кишащие гадами и гидами джунгли, губят всех своих носильщиков и другие капиталовложения спонсоров, чтобы найти склизкий булыжник, не приметный ничем, кроме того, что за ним так долго шли.
– Ты уверен? – спросила Сьомирина и цепко прихватила Йозефика за рукав. – Ты что, видел здесь оборотней?
– Да. И одному отстрелил хвост. А Йойк, он белка, оторвал ему ухо, – ответил с глупой счастливой улыбкой Йозефик, зачарованно глядя, как Сьомирина гладит своими чумазыми изящными пальцами его рукав.
– У меня будет к тебе много вопросов, – как-то слишком серьезно сказала она. – Но только после того, как мы отсюда выберемся. В первую очередь кто же, боги тебя невзлюби, ты такой, Ёферик?
– В первую очередь я Йозефик вир Тонхлейн, – четко ответил он, когда последние клочки дурманящего флера в душе развеяли гнусные сквозняки реальности. После чего он посчитал нужным добавить: – А это Йойк, он белка.
– Постараюсь запомнить, – злясь, что попала впросак, ответила Сьомирина и отвернулась.
Лингнум Амех закончил свою кашляющую зарядку и принялся исполнять свои обязанности. Из смешного сосуда, который представлял собой государственный обвинитель, излился сладчайший мед голоса. Голос его был поистине безграничен. Когда надо, он рокотал, как горный ручей валунами, звенел, как сталь, и вдруг сразу же стихал до трепыхания на ветру паутины, оплетшей скорбную статую. Если бы политики произносили таким голосом свои обещания, им бы верили не только умственно отсталые слои населения.
– Чудо природы – никак иначе не назвать Бурнский лес. Могучий и прекрасный край. Он полон необузданной силы, он одержим духом свободы, он сама любовь к жизни. В нем не так много поселений. Далеко не каждый человек способен жить в Бурнском лесу. Только самые стойкие, отважные люди, люди, чьи сердца полны отваги и стойкости, а руки не боятся работы, смогли назвать наш строгий, но прекрасный лес домом.
Хоть звонких ручьев с чистейшей студеной водой и много в Бурнском лесу, но лишь один из них особенный. Испивший из него отойдет от него не только телом напоенным, но и душой. Мягок и кроток становится испивший, и потому ручей зовется Заячьим. Слава о нем по всему миру плывет от одного доброго человека к другому. А коль кто с сердцем злым и лжи полным о нем услышит, не бойтесь – все одно не найдет. Только чистых сердцем ручей к себе подпускает. Поэтому и пришли во времена стародавние к нему люди добрые и светлые в поисках мира да покоя. Построили они на нем град великий и прекрасный, подобных которому не было и не будет в землях жизни этой. И назвали его Заячий Ручей.
Века стоял наш город, не зная зла. Жизнь была простой и честной. Искусные ремесленники, трудолюбивые фермеры и отважные охотники – вот чьим городом был Заячий Ручей. В наивных сердцах горожан, в чистом небе и тенистых чащах крылась его сила. И слабость. Не знал зла Заячий Ручей и не смог его распознать. Ядовитой змеей, вороном могильным пришла погибель. Прознали люди злые о славном городе на ручье, что зовется Заячьим. Столь велико число их было, что не отвадить.
И затянули тучи тяжкие, свинцовые небо светлое. И изгнили нивы золотистые. И ушел зверь лесной на тропы глубокие. И нагрянули враги с войною лютою.
Со всех земель чужедальних армии пришли. Армии, но суть шайки разбойничьи. Рвали и терзали они лес Бурнский. Сапоги свои искровавленные омывали в помутневших водах ручья, что зовется Заячьим. Плакал лес до самых глубин, и слезы его текли ручьем, что зовется Заячьим. И поняли честные горожане, что не за добро да злато – за жизнь саму бороться година настала. Сложить плуги и веретена, молоты и чеканы, запереть винокурни и ткацкие да взяться за меч правый да пику вострую время пришло.
Свирепы да несчетны были армии чужеземные. Велика была их жажда до добра чужого, и сильна злоба их сердец темных. Бросили они склоки свои жадные, бросили наживу делить кровавую да вышли на град многострадальный, что зовется Заячий Ручей, армией единой и великой. В числе велика была эта армия, но не в доблести. Не было в сердцах разбойничьих ничего, ради чего голову сложить не жаль. Злато, да серебро, да ткани шелкотканые в душах их угол свой имели. Ни жалости, ни любви, ни сострадания.
И вышли на холмы зеленые защитники Заячьего Ручья. Полны они были доблести и отваги. Любовь их грела к дому родному и жгла тоска по лесу истерзанному, ручью оскверненному. На шлемах солнце сияло, щиты зеленью улыбались, и трепетали на ветру свирепом их стяги свободные. И полны сталью были руки защитников ручья, что зовется Заячьим.
Страшная началась битва. Стрел тучи черные в небо взмыли, и рухнули оземь воронья жадного стаи. И вновь стрел тучи черные в небо взмыли и тучи пробили дырами бесчисленными. И пал ливень непроглядный. Плакало небо от боли за детей своих непутевых, ворон могильных, да за тучи израненные, да за солнце украденное. И вновь стрел тучи черные в небо взмыли, да рухнули, да побили людей без счета. Хлынула кровь из ран страшных и с дождем вместе напоила ручей, что зовется Заячьим.
