– Не тебе знать, кому я присягал, крысеныш! – рявкнул Вальж и с легкостью отшвырнул Витнуса.
Государственный защитник округа Заячий Ручей стоял на четвереньках и тряс головой. Из его пасти сыпались проклятия, звериный рык и куски шкуры Вальжа.
– Вы должны уходить, – резко сказал Вальж Йозефику. – Ради всех сахарных косточек, доберитесь до своей машины и уезжайте из Заячьего Ручья. Нет, лучше вообще из Бурнского леса проваливайте.
– Но суд…
– Суд закончен, – сказал, зевая, судья Амех. – Обвинения сняты. Покиньте город.
Сьомирина на радостях поцеловала Йойка и чуть не скончалась от холестеринового шока. Шкура зверя была на славу пропитана отборным жиром. Йозефик наконец расслабился и пошел к столу, увязая в песке. Кошмарный груз ответственности свалился с его плеч, оставив только ноющую боль в шее.
– Какого пса! – раздался крик за спиной Йозефика.
Молодой человек с недоумением на лице обернулся и сразу был сбит с ног Витнусом Амехом. Зубы государственного защитника округа Заячий Ручей клацали в волоске от виртонхлейновской шеи. Горячая вонючая слюна размазывалась по лицу и рукам. Йозефик извернулся и ткнул противника коленом в подбородок. Зубы гадко хрустнули, и на щеку молодого человека упал кусочек языка. Йозефик начал побеждать, и кровь его забурлила. Он боднул зло шипящего противника в лицо и вывернулся из-под него. И снова был сбит с ног, но уже Лингнумом Амехом. Прокурор вступился за своего брата со всей возможной трепетностью. На его роскошных усах висели пышные лохмотья пены, а глаза походили на кусочки парного мяса. Он уже собирался, как цирюльник, размазать пену по подбородку вир Тонхлейна и несколько непрофессионально продырявить тому шею, когда получил ощутимый пинок под ребра и лишился сразу двух пальцев. Сьомирина и Йойк пришли на подмогу Йозефику.
Братья Амехи, кряхтя и морщась, поднимали друг друга с песка. Вальж попытался сгрести их в охапку, но был укушен в сапог. Йозефик, опасливо поглядывая на Амехов, потащил Сьомирину и буксующего в песке раззадорившегося Йойка к ближайшему выходу. Суд он выиграл и оставаться тут выяснять отношения с проигравшей стороной не желал. В его намерениях было наискорейшим образом последовать совету комиссара.
Когда в одной руке ты тащишь посылающую зрителям воздушные поцелуи молодую особу, а в другой – огромную белку-берсеркера, можно не уследить за маленьким бархатным мешочком. Браслет выпал. В моментально расширившемся зрачке Йозефика серебряный обод с девятью бледными камнями сделал два оборота и напоролся на солнечный луч. Послышалось несколько влажных мясных звуков и запахло псиной.
Сьомирина закричала. Так же как и во время своего рассказа. Йозефик обернулся и увидел иллюстрацию из детской книжки. На лепестках, наряженные в человеческие костюмы, сидели разномастные псиные морды и возбужденно виляли хвостами. А на арене стояло два огромных, бесноватого вида оборотней. Один был лишен уха и хвоста, что напомнило Йозефику про ночное рандеву.
– Это тот! Который с ушами! Он убийца! – от визга Сьомирины у Йозефика заложило ухо. От выстрела из строя вышло второе.
Огромный зверь повалился на песок и последний раз фыркнул.
– Теперь мы точно уходим, – сухо сказал Йозефик и вручил присмиревшего Йойка Сьомирине.
Выезжали из города в спешке. Уже начинало темнеть, и на небе заиграли колким светом первые звезды. Луна превращала тонкие облака вокруг в дисциплинированное газолиновое пятно. Над Заячьим Ручьем разносился тоскливый вой множества людей. Хозяин снова уезжал и забирал с собой смысл всего. Тоскливый ноктюрн отражался от стен домов и скрывался в лесной чаще, откуда он когда-то пришел.
Сьомирина молча смотрела в окно. Скорее всего, ничего она не видела. То, к чему она шла долгие годы, свершилось, но как-то скомканно и без необходимых расшаркиваний. Хотелось поспать и помыться. В животе Йозефика скорбно урчало.
– Зачем ты так? – спросила она и отчего-то заплакала.
Глава III
На высоте глиссады по лесному проселку несся автомобиль. Поверхность непроглядных, как какао, луж рвалась с тугими хлопками, и их содержимое превращало окружающий пейзаж в страну шоколадных фантазий. Ленивое небо уперлось своим брюхом в вершины елей. Цветом оно походило на рыхлое, землистое лицо профессионального узника алкоголя. В салоне автомобиля пахло сырой картошкой и беконом. Эта смесь ароматов вызывала одновременно чувство голода и страстное желание чихнуть. Прохладный вечерний воздух и моросящий дождь, капли которого порой висели в воздухе, не изменяя своей вертикальной координаты, намекали, что пусть на дворе уже лето, но жаркий камин и пушистые тапочки все еще не потеряли своей сезонной актуальности. Йозефик хмуро смотрел на изворотливую дорогу и периодически пытался чихнуть. Сьомирина сидела съежившись и регулярно шмыгала носом. Ее картофельный мешок был явно рассчитан не на теплолюбивые сорта содержимого и грел плохо.
– А что тебя ждет у утеса Лас?
– Волны, скалы, ветер – не знаю. Судя по карте, ничего.
– И тогда зачем туда ехать?
– Я должен. Это воля моего семиюродного дядюшки, – сказал Йозефик и чихнул. Пришлось пожалеть, что на внутренней стороне лобового стекла дворники не предусмотрены. Традиционное их расположение кажется крайне неразумным, ведь вероятность того, что кто-то захочет сидеть на капоте и чихать на лобовое стекло, крайне мала.
– Семиюродный дядюшка? Это вообще родственник или ты на нем можешь жениться без всяких последствий кровосмесительных? – удивилась Сьомирина и с завистью шмыгнула раскрасневшимся носом.
Йозефика передернуло, когда он попытался представить Йивентрия вир Тонхлейна в свадебном платье и с округлившимся в ожидании новой жизни животом. Отвратительность картинки, представшей перед его глазами, дополнялась тем, что дядюшка был в состоянии, в котором последний раз его видел Йозефик. То есть уже начавшего шкворчать кремируемого трупа.
– Не думаю, что я могу на нем жениться. Общество не развилось в достаточной степени в направлении уважения моих свобод, чтобы я мог жениться на старике. К тому же на кремированном. Пока что можно за таких только замуж выходить.
– А как он, будучи кремированным, куда-то тебя послал? Такого никто не делает, – спросила девушка и призадумалась. Глаза ее застлала мечтательная искрящаяся пелена. – Давно уже…
– Завещания все еще составляют. И очень изворотливо. Нет бы поздравить победителя мертвецкой лотереи и оставить его в скорби и богатстве. Нет, иди в Университет, сынок, нет, езжай к утесу Лас, племяшка, сыпь меня по ветру. А если что, то пинка некоторые могут и после смерти отвесить. Мой дядюшка одному дармоеду хороший такой след на заднице оставил, а потом топ-топ в камин – и фьють…
Когда Йозефик произносил яркое и богатое смыслом слово «фьють», в носу нещадно защекотало и на глаза навернулись слезы. Он осадил машину и выскочил на дорогу. Упершись руками в колени, он отчаянно прочихался и вернулся на свое место с блаженной улыбкой.
