Йозефик, чуть волоча ноги, поднялся в комнату. Он чувствовал себя как-то странно. Усталость наваливалась на него не со стороны бренного тела, а шла изнутри. Из самого-самого что ни на есть «нутра», которое обычно мы зовем «я».
– Йойк, это дождь или я состарился? – спросил Йозефик у повисшего на дверной ручке зверя.
Дверь распахнулась, и Йозефик вошел в комнату. Из большого окна на него смотрело монотонное серое небо. На стекле дрожали капельки тумана. В комнате у противоположных стен стояли две просторные кровати, застеленные чистым неотбеленным бельем с тусклой красной вышивкой по краям. В углу стояла небольшая керамическая печка со стеклянной дверцей топки. Рядом в круглой корзине лежали одинаковые, одно к одному, поленья. Возле окна стоял круглый стол на толстой ножке и три небольших кресла.
Молодой человек прошел к окну и задернул шторы. Затем он зажег газолиновую люстру и в ее теплом желтом свете почувствовал себя куда лучше. В комнате было довольно зябко, поэтому он решил растопить печку. Занятие оказалось на удивление интересное и веселое. Вид живого огня, лениво облизывающего поленья, разгонял грустные мысли. Йозефик пододвинул стул поближе. Он скинул ботинки, снял шляпу и развязал галстук. Через некоторое время к нему на колени вскарабкался Йойк и свернулся тяжелым кряхтящим комом. Они сами не заметили, как уснули.
Сон попался из разряда умеренных кошмаров. Участвовать в нем, может быть, неприятно и даже гадко, но с воплями посреди ночи от них не вскакивают. Йозефику снилось темное душное помещение, чьи стены лоснились чернотой вне нереально четкого круга света от камина. Камин постоянно менял свои размеры, чем крайне нервировал молодого человека. Из темноты приходили темные матовые силуэты с лежащими на лицах могильниками пыли. Они говорили с ним. Задавали непонятные тяжеловесные вопросы, суть которых ускользала мгновенно, и требовательно ждали ответа, а не получив его, резко разворачивались и уходили. Отчего-то Йозефику казалось очень важным отвечать на вопросы пыльных плоских гостей правильно, но ведь он их даже не понимал. Если уж на то пошло, то он сомневался, что знает язык, на котором они говорят. Он сел в кресло перед камином и закрыл лицо руками, пытаясь собраться с мыслями. Ему на плечо легла чья-то рука. Он обернулся и увидел лицо Йивентрия вир Тонхлейна. Таким он его помнил… Да, он его помнил! В детстве. Вот это да, раньше Йозефик вообще не воспринимал своего семиюродного дядюшку как часть жизни, с которой не хотелось бы расставаться. Кошмар, уловив настроение молодого человека, ловко подстроился под ситуацию. Лицо Йивентрия начало стремительно стареть, окоченело и, наконец, загорелось. Глаза дядюшки стали похожи на два вареных яйца, и тут он стиснул его плечо еще сильнее.
Йозефик вздрогнул и проснулся. Сердце тряслось, как мышонок, а колени горели от жара печки.
– Ты тут не угорел? – раздался голос Сьомирины и скрип открываемого окна.
В комнату сразу хлынул мокрый и холодный, как лягушка, воздух. Шум дождя стал невероятно громким. Йозефик подошел к окну и высунулся наружу по пояс под поток льющейся с темных небес влаги. С каждой каплей ему становилось лучше. Лицо больше не раздирала боль от жестокого огня, и, кажется, лопнувшая кожа обратно наползала на начинающую подпекаться плоть. Стоп! Какие еще ожоги? Какая еще кожа? Йозефик осторожно отошел от окна, опасливо вглядываясь в темноту.
– Уф! Приснится же такое! Чертовы похороны, – зло сказал вир Тонхлейн.
– А ты почаще спи в такой жаре, да еще с включенным газолином под ванной. И не такое привидится. Если жив останешься, конечно же, – ехидно заметила Сьомирина.
Йозефик наконец обернулся к ней. Она в огромном толстом халате с крайне озабоченным видом шуршала бумажными пакетами и какими-то предметами одежды. Мешок из-под картошки, аккуратно сложенный, лежал на стуле. Почувствовав взгляд Йозефика, она смутилась.
– Кажется, я потратила больше, чем рассчитывала. Я все верну, как только…
– Не будешь мерзнуть теперь?
– Не буду.
– Замечательно! – с какой-то напускной веселостью сказал Йозефик и зашагал к двери, усердно не смотря в глаза Сьомирине. – Давай это отметим. Пойду попрошу у Гуйома вина.
– Он уже спит. Ночь на дворе, – сказала Сьомирина и сделала несколько неуверенных шагов к молодому человеку. – Что с тобой?
– Мне приснился очень дрянной сон. Знаешь, такие вот сны, когда…
– Ага. Проснулся, а все одно плохо.
– Угу.
– Знаешь, что в них хорошего?
– Ничего?
Сьомирина мягко улыбнулась и сказала:
– Они крайне редко снятся. Так что давай, марш в постель, и чтобы я никаких воплей ужаса до утра не слышала.
На душе у Йозефика расступились тучи и засияло солнышко. Точнее, луна, ночь ведь на дворе. Густая россыпь звезд в разрывах облаков вызывала сладкую зевоту и настойчиво рекомендовала дрыхнуть покрепче.
Вир Тонхлейн подошел к постели и скользнул под одеяло. После этого на пол, брякнув ременной пряжкой, шмякнулись брюки и скользнула рубашка.
– Как маленький, честное слово, – всплеснула руками Сьомирина, после чего подняла брюки и рубашку и повесила их на вешалку. – Чума.
– И тебе спокойной ночи, – промурчал Йозефик и свернулся клубочком. Ему пришлось крепко вцепиться в одеяло, так как по его противоположному концу на кровать карабкался Йойк. Оказавшись наверху, белка, важно выставляя лапы, перелезла через Йозефика и спрыгнула на пол. Половица глухо треснула.
Сьомирина погасила газолиновую люстру, немного постояла у раскрытого окна, улавливая запахи сырого леса и горящих очагов, и закрыла окно. Она подошла к мирно сопящему Йозефику и быстро чмокнула в щеку. Он себя по этой щеке шлепнул и что-то промычал.
– Спасибо, что меня спас, Йозефик вир Тонхлейн, – прошептала она.
– Ммм… Сажай корову в кашпо… Крась прозрачным…
– Знать даже не хочу, что тебе там снится.
Утром тучи начали потихоньку расходиться по своим небесным гаражам. Все еще мутное пятно солнца цедило надежду на хорошую погоду всем желающим. Защебетали дурными голосами местные птицы, судя по всему, сильно пьющие и вообще опустившиеся. С истошным воплем с крыши сверзился толстый кот и кулем рухнул на подоконник. Придя в себя и увидев Йойка, он злобно зашипел и отважно выпрыгнул обратно в окно.
– Доброе утро. – Сьомирина с удовольствием потянулась и соскочила с кровати.
Никакого отклика не последовало.
– Эй, ты, хвостатый, – с издевкой сказала она. – Если будешь так дрыхнуть, завтрак пропустишь.
Через пару мгновений Йойк уже сидел на подоконнике по стойке (по сидке – раз сидел) смирно и таращил сонные неморгающие глаза на одевающуюся Сьомирину. Существенные видовые различия не позволяли ему хоть чуточку заинтересоваться происходящим, и он обратил свой взор в окно.
Кот с ужасом смотрел на появившийся над краем карниза беличий нос. Нос медленно прошелся по азимуту, а торчащие в разные стороны жесткие усы шевелились, как пальцы коварного фокусника. Еще чуть-чуть, и он, кот, попадет в поле зрения этой отвратительной чуждой твари. В некогда храбром хищнике инстинкт самосохранения боролся с отвращением к этой серо-бурой мрази с холодным, полным смерти взглядом. В конце концов кот убрал когти из древесины карниза и со сдавленным криком полетел вниз на пустые металлические бочки из-под яблочного повидла.
