– Ох, Бигс, умотался я. Как ошпаренный весь день ношусь. – Голос у Мону был невероятно приятным и глубоким, чего нельзя было ожидать, выслушав ранее издаваемые им звуки. – Все ж как с цепи сорвались! На море все хотят или вообще к океану. Целый битый день как ошпаренный. И все на вокзал. Лето. Оно, конечно, хорошо, что лето, но ты только посмотри. – Мону воздел свою левую заскорузлую длань. – Мозоль! Я думал, что мне, при своих-то лапах, никогда уже мозоль не заработать. Но ты погляди: мозоль!
Бигги наклонился вперед и внимательно осмотрел чудесную натертость на шоферской руке.
– Ты гляди-ка. И правда мозоль!
– А я что говорю? Лето же. У вокзала такой бардак, что лучше… лучше… – Глаза шофера выражали невероятную степень испуга, даже некоторого священного трепета, – пешком пойти.
После этих слов Мону съежился и начал жалостливо всхлипывать. Ну, еще бы! Вы хоть раз видели автолюбителя, который по собственной доброй воле покинет свое ненаглядное, генерирующее геморрой и остеопороз кресло водителя и пройдет пешком лишний десяток шагов? Нет! Лучше высидеть трехчасовую пробку, но этот десяток шагов все же проехать так, как и положено человеку, во всяком случае, по их мнению.
– Ну-ну. Что же ты раскисаешь? Так говоришь, будто ты за просто так баранку крутишь. – Бигги согнал тряпкой с шоферской лысины огромную муху.
«Кажется, я ее уже видел. Ах, да! Утром на огрызке бутерброда сидела, восьмая от окна», – краешком сознания отметил Йозефик.
Мону воздел полные страдания и неизбывной скорби глаза и произнес еле слышным шепотом:
– Знаешь, уж лучше бы бесплатно, но с ветерком…
Бигги будто только и ждал этих слов. Он взорвался неискренним смехом, перегнулся через стойку и схватил Йозефика за плечи.
– Мону, ты счастливый пёсий отрок! Вот этому замечательному парнишке как раз очень, слышишь, очень срочно надо добраться до вокзала. – Бигги стал похож на балаганного зазывалу. – А кроме того, любезнейший мой Мону, сделать это желательно очень, очень бесплатно! Поверить не могу, что бедному парню так повезло и он встретил в трудный час самого лихого водителя во всем Лупри. Слышишь, парень, тебе повезло!
Бигги похлопал Йозефика по спине так, что тот чуть не упал. Кроме этого, проявление дружеских чувств или рекламного таланта выдавило из легких бедного юноши последние капли кислорода, с таким трудом выцеженные его организмом из спертого воздуха «Шороха и пороха». У Йозефика закружилась голова, перед глазами поплыли точки, радостно смешавшиеся с мухами, кружащими над солнцеподобной лысиной Мону. Он решительно не понимал, чего от него хотят.
– Ну чего ты застыл, парень? – Бигги пощелкал пальцами у него перед носом. – Давай, дуй наверх, парень. Собирай быстрей манатки. Сейчас тебя впереди ветра до вокзала домчат. Слышишь? Быстрее ветра! Закопаешь Старого Йи вовремя!
Только ошарашенный Йозефик повернулся и сделал шаг в сторону лестницы, как Бигги схватил его за рукав и, сверкая безумными, как у наслаждающегося белой горячкой кабана, глазами торжественно воздел палец и нараспев прогремел:
– Сначала хлопнем по рюмашке, господин вир Тонхлейн!
В мгновение ока на столе оказались три рюмки с чем-то явно крепким и дорогим. Мону развел руками, чтобы показать, что на работе ну никак не может прибегать к возлияниям. Профессиональная этика – сильная штука. Бигги махнул на него рукой и показал пальцем под один из столов. Йозефик усилием воли заставил оторвать свой взгляд от мух и точек и проследил за пальцем. Перст указывал в подстольное пространство, из которого, весь окруженный порхающими точками, выползал Смитти Шелк. Когда он приблизился к стойке, одна из «точек» лихо спикировала прямо в рюмку Йозефика, где и скончалась от алкогольного отравления.
Ловким движением трясущейся руки Шелк подхватил керосинку прямо из-под носа у сияющего от непонятного счастья Дандау и влил ее содержимое в горловину на своей ноге внутреннего сгорания. Затем из недр своих не глаженных от Сотворения мира штанов выудил невзрачный ключик с брелоком-поплавком, с легким скрежетом вставил в коленку и провернул. Сию же секунду нога взбрыкнула, издала утробный рык и, разбрасывая из пятки злые искорки, начала наполнять атмосферу превонючими выхлопными газами.
Мону смотрел на чудо-ногу в священном благоговении. Ему никогда даже в голову не приходило, что, передвигаясь пешком, можно переводить горючее.
Смитти спрятал ключ и заодно керосинку в пыльные недра кармана и лишь тогда аккуратно, можно даже сказать, нежно поднял рюмку. Он посмотрел, как зайчики с лысины Мону играют в ее ароматном содержимом, и вдруг неожиданно проорал:
– Добрый путь! – И он моргнул и влил в горловину на голове, то есть в рот, драгоценную жидкость.
Бигги провыл тот же тост, как впавший в депрессию волк, а Мону только пошевелил губами: его внимание по-прежнему было приковано к невероятной ноге Шелка. В полированной шоферской голове слова постепенно складывались в строки, строки же грозили стать одой «Огнедышащей ноге».
– Мда… Добрый, – промямлил Йозефик и немедленно выпил. Неизвестная ароматная жидкость, столь щедро предоставленная господином Дандау, по своему поражающему действию оказалась сравнима с самыми ужасными образцами химического оружия, известными человечеству. В чем-то даже превосходила их, например во внешней привлекательности. Бедняга Йозефик почувствовал, как его собственное лицо против его же собственной воли скукоживается в морщинистую маску отвращения и вместе с тем страдания. Ко всему прочему, слезы, покатившиеся градом из его зажмуренных глаз, переманили своей девственной чистотой часть крылатой аудитории от потной макушки Мону.
Бигги и Смитти сияли от восторга, наблюдая за метаморфозами, происходящими с физиономией Йозефика. Наверное, они ожидали чего-то подобного, но на столь феерическое зрелище не рассчитывали. Но все хорошее рано или поздно заканчивается, вот и лицо подопытного вир Тонхлейна вернулось в свое начальное унылое состояние, однако задорный румянец на щеках остался. Хотя это в равной степени мог быть и химический ожог.
– Парень, ты чего это застыл? Давай-давай, в темпе жужупчика
[1]. Беги собираться скорее. – Судя по всему, бармен охмелел и был весьма горд этим фактом, но решил не останавливаться на достигнутом и уже тянулся за бутылкой с, как сказал бы Йозефик после первого ознакомления, «адским пойлом».
Почуяв всем нутром неладное, молодой человек поспешил последовать совету и метнулся к лестнице, не обращая внимания на встречные предметы мебели. Любопытно, но по мере удаления от злополучной тары пожар внутри приутих.
С некоторым недоумением Йозефик споткнулся о спящую уборщицу, преуютно устроившуюся прямо вдоль лестницы, причем так, что ноги почивали выше головы. Ее мощно похрапывающие телеса заботливо прикрывала модная демисезонная половая тряпка, даже и не думающая высыхать. Обеденный перерыв – время святое для всего рабочего люда. Время чудес.
